Не оставляя ей ничего.
— Я вам солгала, — сказала она. — Вы — умный человек. Вы знаете, я вам солгала… Мне это нужно. Я приехала с вами сюда, потому что мне это нужно… И вам это нужно. Я потому и приехала с вами сюда, потому что вам это нужно. Вы понимаете, о чем я говорю?.. Почему я одна должна решать все. Мы что, так и будем сидеть так всю ночь? Сделаете же что-нибудь!..
— Только если мы отменим уроки английского, — сказал Гвидонов. — У меня нет способностей к языкам…
В том месте был монастырь, в незапамятные времена выдолбленный монахами в скале.
Экскурсия в него начиналась после завтрака, так Гвидонов договорился, — но завтрак они проспали.
— Мне стыдно, — сказала Гвидонову Мэри, — я накинулась на вас, как кошка. Как ненасытная невоспитанная кошка… А мне бы хотелось, чтобы у вас сложилось обо мне самое благоприятное мнение.
Гвидонов сначала усмехнулся, потом согнал с лица улыбку и взглянул на Мэри. Все дамы на свете одинаковы, — англичанки, русские или китайки. Все они проводят одинаковую изощренную политику, и все одинаково облизываются по утрам.
— Это была лучшая ночь в моей жизни, — сказал он ей сухо и серьезно. — Но вы мне опять солгали.
— Я не могу немного не врать, — с каким-то отчаяньем в голосе сказала ему Мэри. — Вы все видите… Но, может, так и лучше. Но — невыносимо. Я хочу кокетничать. Кокетство, — это немного врать. Это так естественно… Хорошо: мне нравится, когда женщина перед своим мужчиной немного девка.
— Это наполняет меня гордостью, — сказал Гвидонов.
— Вы врете…
На «ты» они перешли на экскурсии в монастырь.
Но сначала был завтрак, по времени совпавший с обедом.
Петьку Гвидонов звал «Петр», а Мэри «Петя»… У него было какое-то другое имя, но ради конспирации он с удовольствием откликался на это.
Где Чурил отыскал такого соглядатая, информатора, такой всевидящий глаз верховного, — уму было не постижимо.
Потому что тот не делал секрета из своих неблагозвучных функций, а на намек по этому поводу Гвидонова, развел виновато руками. Он обладал удивительной способностью не попадаться, когда не надо, на глаза. И наоборот, когда в нем была необходимость, он возникал тут же.
И был незаменим. Чем дальше, тем больше, — потому что брал на себя все мелочи быта, все организационные вопросы, все неудобства, которые отвлекали от мыслительного процесса, — и делал свою черновую неблагодарную халдейскую работу с какой-то неповторимой преданностью ей и увлечением.
Он словно бы родился для того, чтобы быть внимательным, предупредительным, и доставлять своими поступками радость другим людям. Мэри в нем души не чаяла, и как-то даже сказала Гвидонову, что именно такими она представляет себе людей будущего, когда в них совершенно не останется зла, по отношению друг к другу, а останется одна доброта.
— Да, конечно, — согласился тогда с ней Гвидонов.
Омба была небольшим селом, которого уже начинала касаться лихорадка туристического бизнеса.