Вот они, парадоксы человеческой натуры.

Зато я стал почему-то зол, и орал на всех, чтобы они поторапливались.

На эту полусумасшедшую братию, которая никуда не хотела спешить.

А хотела как-нибудь отметить свою победу…

Чем веселей и самоуверенней становились кладоискатели, тем мрачнее делался я.

Наш убитый был тот парень, который сидел на дереве и высматривал движение неприятеля.

Про него все забыли, когда показались вражеские машины. Да и он сам не знал, что ему делать, — сидеть дальше или это уже не нужно.

Он стал слазить, и, где-то посередине дерева, в него угодила автоматная очередь. Мучения его были недолгими.

Было двое раненых. Одному пуля попала в голову, он был не жилец. Пожилой довольно-таки мужик, небритый, с заострившимся носом, — он хрипел дыханием и все порывался делать что-то рукой, наверное протереть глаза, на которые натекла и засохла кровь… Другому пуля попала в руку, — тот изо-всех сил храбрился, показывая, что ему нисколько не больно.

Один из стариков хозяйственного отделения, которое все-таки приступило к своим обязанностям во время боя, и не спеша выдвинулось помогать несчастным, с трудом, но вспомнил, что в молодости на самом деле был фельдшером. Даже закончил медицинское училище по этой части… Пока не просвистели пули, забыл напрочь, а как только началась стрельба, — как-то вспомнил. Даже начал командовать что-то там, среди своих дедов, — по медицинской части.

«Нужен фланцет», — сказал он мне. Но я не понял, может, ему нужен пинцет?.. Где я его здесь возьму.

У легкораненого рука уже была кое-как перебинтована, и от него попахивало гнусной самогонной сивухой, который бедняге, должно быть, выдали в качестве анестезии.

— Птица, — сказал я, — осмотри их машины. Можно ли что-то сделать… Скоро пора сматываться.

Тот бодро кивнул, и кинулся исполнять приказание.

Вообще, я заметил, — каждое мое слово, после нашего скоротечного боя, буквально ловили на лету, и кидались исполнять то, что я советовал, в то же мгновенье. Без всякого промедления. Не дав себе секунды на размышление.

Мне даже казалось, если скажу кому:

— Стреляй в него.

Он сначала выстрелит, а потом подумает, стоило ли это делать… Не первоапрельская ли это дядина шутка.

Потому что поверженных врагов было, на самом деле, много. Все они истекали кровью. Поскольку были нашпигованы, как утки, разнокалиберной самокатной деревенской дробью.

Их стаскивали на травку, в одно место. Где дед фельдшер авторитетно определял, покойник перед ним или еще живой человек.