Книги

Родная окраина

22
18
20
22
24
26
28
30
Михаил Макарович Колосов Родная окраина

В книгу Михаила Колосова вошли повести и рассказы о жизни и делах людей рабочего поселка в Донбассе. Писатель в своих произведениях исследует глубинные пласты народной жизни, поднимает важные проблемы современности.

ru
dctr ExportToFB21, FictionBook Editor Release 2.6.6 29.09.2022 OOoFBTools-2022-9-29-9-58-40-369 1.0 Родная окраина: Повести и рассказы Современник Москва 1983 Р2К61Колосов М. М.Родная окраина: Повести и рассказы. — М: Современник, 1983. — 463 с., ил., портр.Рецензент В. ЧалмаевРедактор Г. КоледенковаХудожник Б. КосульниковХудожественный редактор Н. ЕгоровТехнический редактор Л. АнашкинаКорректоры Т. Стельмах, Г. ПановаИБ № 2781. Сдано в набор 24.08.82. Подписано к печати 14.02.83. А 06541. Формат 84Х1081/32. Гарнитура литер. Печать высокая. Бумага тип. № 1. Усл. печ. л. 24,47. Усл. кр.-отт. 24,41. Уч.-изд. л. 27,17. Тираж 100 000 экз. Заказ 2891. Цена 2 руб.Издательство «Современник» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР, 121351, Москва, Г-351. Ярцевская, 4.Набор в ордена Трудового Красного Знамени типографии издательства ЦК КП Белоруссии, 220041, Минск, Ленинский проспект, 79.Отпечатано на минском ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинате МППО им. Я. Коласа, 220005, Минск, Красная, 23.

Родная окраина

НАША УЛИЦА ШИРОКА…

Вместо предисловия

Наша улица широ́ка — Сорок сажень поперек. Наши девушки красивы — Я их сам бы всех завлек.

Такую частушку когда-то у нас пели парни под гармошку. Пели много и других, но запомнилась именно эта. Наверное, потому, что в ней все правда: и девушки на нашей улице были самые красивые, и улица наша действительно широкая. Широкая и зеленая. Длинная улица, она делится на несколько отрезков. Самый близкий от нас Куликов переулок — по фамилии хозяина углового дома. Потом — «Баня». Собственно, бани тут никакой нет и никогда не было, просто глухой переулок — тропка сквозь густой колючий кустарник спускается круто к ручью и поднимается на другой стороне на еще более крутую гору вверх. Вот и все, а почему-то «Баня». Назвали так когда-то, теперь попробуй докопайся — почему.

Далее «Речка». Это тоже переулок, но побойчее «Бани». В самом низу его, у ручья, место оживленное: сюда с одной стороны и с другой люди ходят за водой — на речку. Хотя берут воду не в ручье, а черпают ее из огромного круглого колодца с деревянным срубом метров пяти в диаметре, но все равно говорят: «Ходила на речку за водой». Вода здесь чистая, родниковая. Раньше, когда я был еще совсем мальчишкой, помню, здесь устраивались красивые зимние праздники: народу на речке собиралось видимо-невидимо, из церкви хоругви приносили, парни голубей с лентами пускали. Праздник назывался «иордань». «Воду святили», — говорила бабушка, и после у ней долго хранилась в бутылке «святая вода». И не портилась. Потом этот праздник «вынесли» из села, и воду уже «святили» в криничке, в поле. А со временем и совсем все это дело заглохло…

Следующий отрезок улицы — «Солонцы». Правда, «Солонцы» эти не на самой улице, а, как и «Речка», тоже внизу и даже за мостком через ручей. Здесь был наш своеобразный центр: тут размещались магазин, казенка, к которой, помню, всегда стояли длинные очереди, а водку там продавали в огромных бутылках, называемых четвертями. Была здесь пивная, парикмахерская и длинный, метров на десять, полок из некрашеных досок для торговок. Это значит — маленький базарчик. «Центр» этот потом, как-то быстро увял и переместился наверх — к клубу, к новой школе, к памятнику павшим революционерам. Но переместился уже без пивной и без базарчика. И с водкой ажиотаж кончился, ее стали продавать спокойно в обыкновенных магазинах.

Последний отрезок улицы — «Фонтан». Тут действительно день и ночь зимой и летом бьет из земли фонтан холодной, чистой и вкусной воды. Фонтан этот окультурен — в землю вбита толстая труба, а к ней привинчена потоньше, дугообразная, с крючком на конце, на который бабы цепляют ведро, когда приходят за водой. Ни качать, ни выкручивать воротком воду не надо, сама бьет в ведро тугой струей. Минуты не пройдет — ведро полно.

Недалеко от фонтана сооружен круглый кирпичный бассейн, накрытый большими железными клинообразными щитами, будто кепкой-восьмиклинкой. От бассейна трубы протянулись в кирпичную будку, в которой стоял движок с двумя огромными маховыми колесами. Когда движок работал, из его тонкой металлической трубы выскакивали голубые кольца дыма. Это — водокачка, она гнала воду на станцию паровозам и в больницу.

Теперь, когда паровозы уже отбегали свой век и железная дорога перешла на электрическую тягу, водокачка не только не замолкла, но стала работать еще напряженней: гонит воду той же больнице, школе, в жилые кварталы коксохимкомбината и в многочисленные колонки, разбросанные по улицам поселка…

Вот от этой водокачки, а вернее от фонтана, и начинается наша небольшая речка-безымянка, а вдоль этой речки, обросшей старыми вербами, тянется и наша улица. Тянется на много километров. Она извивается и петляет, как и сама речка. Но наша — это только конец ее, окраина, домов двадцать всего. От Куликова переулка и до конца, до самой последней хаты-землянки, которую построили «старцы».

Называли нашу улицу в разное время по-разному. Сначала никак не называли, пустырь был, потом, когда тут появились первые хаты, говорили: «У черта на куличках», потом — «Симбик». Что это означает, не знаю до сих пор. Может, это переиначенные русско-украинские слова «сей бок», «цей бік», то есть «эта сторона», а может, что-то другое означает, сейчас трудно докопаться. Попутно с «Симбиком» наша улица носила и другое название — Сивухина. Но это не от сивушного зелья. Жила на нашей улице старуха — лет сто ей было, не меньше. Я еще застал ее, помню. Скорченная в три погибели, с клюкой, белые до синевы длинные волосы распущены, нос крючковатый, сидит она, бывало, на завалинке своей покосившейся, об одно окошко хатенки и думает о чем-то. Такой она мне и запомнилась. Звали ее бабка Сивка. Опять же, не знаю, Сивка — имя это было ее или прозвище.

Имя Сивухиной наша улица носила долго, и тогда, когда ее прозвали Козлиной, и даже когда ей присвоили официальное — имени Челюскинцев. Челюскинской назвали всю улицу, а наш уголок, в отличие от остальной, в народе по-прежнему оставался Сивухиным.

Когда-то мы были селом, потом поселком, а сейчас — город. Город поднялся белостенными домами и большими корпусами коксохимкомбината за железнодорожной насыпью. Вырос он быстро — молодой, крепкий, красивый. Вырос и великодушно взял под свое покровительство весь поселок. Пристанционным улицам особенно повезло — там появился асфальт, водопровод. До нас эта цивилизация пока не дошла. Водопровод не дошел и асфальт.

Но дыхание города чувствуется и здесь: улицу замостили булыжником, и теперь уже даже в гости на другую улицу люди пешком не ходят — через каждый час, по расписанию, сюда прикатывает голубой автобус с мягкими сиденьями и за пять копеек везет вплоть до «химика». А за двугривенный так и в самый Донецк можно доехать или на Ясиноватую — большую узловую станцию, где работает большинство обитателей нашей улицы.

С автобусом связана любопытная деталь: остановки его пришлись на давние отрезки улицы. Шофер объявляет:

— «Солонцы». Следующая — «Речка».

И «Баня» и Куликов переулок — все осталось.

Может, тут ничего и нет такого особенного, а меня, когда я впервые ехал по своей улице в автобусе, это очень поразило и умилило…

Сколько я помню, и при селе, и при поселке — всегда наши работали на производстве, как здесь говорят. Кто на железной дороге, кто в шахте, кто на донецких заводах. Сначала ходили на работу пешком, потом стали ездить пригородными поездами. А теперь — автобусами да электричками, но только не пешком.

Сельским хозяйством даже при селе мало кто увлекался, иногда только, в трудные годы, вдруг переключались на землю, но потом опять забрасывали это дело и разбредались по своим местам. Один лишь Ахромей Солопихин остался верен земле — всю жизнь состоял в колхозе. Может, потому, что его хата самая крайняя и земля колхозная подходит впритык к его огороду. А может, просто такое пристрастие у человека — любовь к сельскому труду. У каждого свое.