Большой дом, ставший давно пустым, был продан. Я перебрался в город, купил эту квартиру, а вскоре завёл Вальтера.
Вальтер кладёт морду на мою ногу. Глажу его по голове, пытаясь унять клокочущую злость в груди. Почему эта девчонка не оставит меня в покое? В её возрасте нужно бегать на свидания, а не возиться с таким… как я.
Я чувствую, что она не ушла, сидит рядом, заставляя сжиматься от раздражения. Вот чего прицепилась?
Прошло всего-то каких-то полдня, а мои эмоции прыгают то вверх, то вниз. Начиная от безумной радости и заканчивая необъяснимой злостью. На себя, на неё, на всех женщин. Невольно вспоминаю Марину, и уровень ожесточения просто зашкаливает, приблизившись к опасной, красной отметке. Это некая формула мазохизма, но я раз за разом заставляю себя повторять слова, брошенные ею перед уходом: «…какой же ты… жалкий. Жалкий, убогий и мерзкий. Ты ведь не мужчина, а так… существо». Чтобы не забыть. Пальцы левой руки невольно сжимаются в кулак. Я всё ещё не понимаю, на что она надеялась?
Неожиданно мою руку накрывает мягкое тепло.
– Лёша, у тебя всё получится, – мягкий голос звучит рядом, на мгновение откинув меня в прошлое. Именно эти слова говорила тётя Ира, когда я не мог с чем-то справится.
Поворачиваю лицо и смотрю в бездонные серые глаза. Взгляд затягивает. Словно проникает в мой мозг. Бежит нервными импульсами внутри, убирая преграды. Искрит синими всполохами, переходя в непонятные ощущения. Вовка бы точно сказал, что меня шандарахнуло слабым разрядом тока, закоротило.
Вальтер наглым образом подсовывает голову под другую руку девушки, выпрашивая, чтобы и его погладили. Наглый подлиза! Надежда разрывает зрительный контакт, опустив взгляд на этого нахала.
– Вальтер! – произносит она ласковым голосом, трепля зверя по голове. – Проголодался? Придётся потерпеть, тебе ещё рано. А то растолстеешь ещё!
Я хмыкаю. Да он и так не худой! Мне кажется, что он даже лоснится начал, так блестит его шерсть. Надя берёт наглую морду обеими руками и ласково говорит:
– Красавчик! Какой же ты красавчик!
«Пусть этот урод не появляется в комнате», – ударяют в голову слова Марины.
Пытаюсь скрыть своё смущение, разговаривая с собакой. Если бы не Вальтер, я бы так и продолжала любоваться бархатными глазами Алексея. Именно бархатными. Я помню, что встречала такое сравнение ещё в школе у кого-то из классиков, и оно как нельзя точно подходит глазам моего соседа. Правда, когда его взгляд мягкий, как сейчас, а не колючий, каким был буквально несколько минут назад.
«Нельзя, Надя, так открыто пялиться на своего пациента!» – делаю себе строгий выговор.
Кажется, я начинаю понимать, почему большинство врачей, если не сказать – абсолютно все, отказываются проводить операции близким людям. Очень сложно полностью отключиться и оставить холодным своё сознание. По крайней мере со мной происходит это сейчас. Сочувствовать совершенно чужому человеку – это одно, а тому, кто достаточно долго занимал твои мысли – уже совсем другое. И если я хочу, чтобы Алексей полностью восстановил утраченное здоровье, нужно взять себя в руки и стереть из головы, что когда-то я засыпала с мыслями о нём. Вот глупая.
Вопрос с общением мы всё-таки разрешили. Простые ответы, вроде «да» или «нет» можно получить от обычного кивка головы. Главное – правильно задавать вопросы. Но мне хотелось, чтобы и Алексей «говорил». Как выяснилось, не на все вопросы Лёша мог ответить. И мне пришлось написать на листочке «не знаю», чтобы расширить варианты ответов.
Я сменила постельное бельё, загрузив его в стиральную машину, убрала всё лишнее в ванной и на кухне, чтобы Алексей случайно не запнулся, накормила его ужином и налила сладкий чай. Оказывается, Лёша сладкоежка, и я сделала себе пометку купить ему что-нибудь к чаю. Оставив включённым свет на кухне и в ванной, чтобы не оставлять в полной темноте, пожелала спокойной ночи и ушла домой, пообещав, что вернусь рано утром.