Книги

Родительский день

22
18
20
22
24
26
28
30

Она взяла шкатулочку двумя пальцами, далеко отставив руку. Изящная вещица не виновата, что ей нашли такое отвратное применение — но, прежде чем украсить каминную полку, будет тщательно прокипячена, простерилизована… Где тут у нас мусорное ведро?

Как выяснилось, одно крохотное упущение в своих титанических трудах Антонина все же допустила — два ведра с мусором, оставшимся после генеральной уборки, не были вынесены, стояли в дальнем углу сеней. Марина опрокинула шкатулочку над одним из них, скользнула взглядом по другому… Да что ж такое, скажите на милость! Прямо какой-то день прикладной анатомии выдался! Не зубы, так ребра…

Ребра, по счастью, оказались не настоящие — большой рентгеновский снимок грудной клетки. Присмотревшись в свете тусклой лампочки, Марина увидела некую странность, нагнулась… Вот оно что. Это не рентгеноснимок, вернее, лишь был таковым в первоначальной своей ипостаси. А потом стал патефонной пластинкой…

Марина их не застала, знала лишь по рассказам старшего поколения — когда-то, до широкого распространения бытовых магнитофонов, кое-где стояли павильоны и ларьки грамзаписи. Можно было записать понравившуюся мелодию, надиктовать звуковое письмо… А в качестве носителя чаще всего использовали старые рентгеновские снимки.

Точно, вспомнила она, Владик как-то хвастался парой раритетных записей битлов «на ребрах».

Удачно… Марина взяла диковинную пластинку. Можно теперь проверить радиолу. Личное послание, если что, она слушать не будет. Лишь убедится — звук есть — и тут же выключит.

Звука не было.

Ребра и хребет вращались, впустую наматывая оборот за оборотом. Игла пересекала их раз за разом, но радиола выдавала лишь легкое шипение.

Разочарованная Марина потянулась к выключателю, и тут раздался звук . Не голос, и не музыка, — по крайней мере, инструмент, породивший этакие акустические колебания, музыкальным можно было назвать с огромной натяжкой.

Протяжный, пронзительный скрип, меняющийся по тону, под конец уходящий вовсе уж в ультразвуковую область… Как будто ржавым гвоздем провели по оконному стеклу, а заодно — и по хребту Марины.

Скрип завершился, и вновь тишина, лишь прежнее шипение иглы, бороздящей чьи-то ребра. Оборот, оборот, оборот… Ничего. Какая-то помеха при звукозаписи, решила Марина. Но где то, что собирались записать?

Скрип прозвучал снова. Тот же самый. Теперь на него наложился иной звук, вызвавший неприятные ассоциации со стоматологическим кабинетом: словно бешено вращающийся бор врез<А>лся в зуб — не постоянно, а периодически, следуя определенному ритму…

Вторая пауза закончилась значительно быстрее. И после нее к двум первым присоединился третий «инструмент» — не иначе как плеть, раз за разом рассекающая со свистом воздух…

Все-таки ЭТО было мелодией… Пауз не стало, вступали все новые инструменты, Марина уже не пыталась представить, на что же они могут походить… И первоначальная какофония начала складываться в некий мотив — дикий, нелюдской, но определенно обладающий внутренним ритмом. Даже гармонией, если здесь применимо такое слово…

Да уж… Сплошной сумбур вместо музыки. Не диво, что под такие увертюры одинокий старик начал коллекционировать свои выпавшие зубы. Может, это так называемые «народные инструменты»? Ну, всякие там рожки-гудки-сопелки-дуделки… Да нет, ерунда. Народные оркестры из крепостных были у русских вельмож, вроде Потемкина, — не стали бы те слушать подобную ахинею… Больше похоже на проделки придурков-авангардистов, пытающихся извлекать «музыку» для услаждения слуха особо продвинутых граждан, — из громко скрипящей двери, из шумно спускающего воду унитаза и тому подобных устройств… Но откуда ЭТО здесь? И зачем?

Она думала, что пластинка «на ребрах» уже ничем не удивит. Ошибалась. К «инструментальному ансамблю» присоединился дуэт вокалистов. И оказался гнуснее всего, ранее услышанного.

Первый «певец» голосом, как таковым, не пользовался. Полное впечатление, что человек — с заткнутым кляпом ртом — громко мычит носом от дикой, непредставимой, сводящей с ума боли. Мычит, тем не менее, попадая в такт мелодии, под которую его пытают…

Второй голос — очень тихое, слитное, неразборчивое бормотание, ни слова не понять… Казалось, бормочущий то обращался к мычащему, то смолкал.

Мычание становилось все громче и громче, заглушив под конец и бормотание, и инструменты. Динамики «Ригонды» буквально ревели, Марина потянулась было к ручке громкости…

И тут все смолкло.