– Как вы познакомились со своей женой? – спросил однажды кто-то из нас.

Видимо, этот вопрос вызвал у него какие-то приятные ассоциации. Он засмеялся, покачал головой и стал рассказывать:

– Это было очень давно. В двадцатые годы. Меня направили в Шанхай радистом к Рихарду. В мои задачи входило, в частности, поддержание связи с Хабаровском. Мне вручили радиостанцию, занимавшую огромный чемодан. Вот так-о-ой! Теперь смешно, а тогда лучшего агрегата свет не знал. Прибыв на место и устроившись на постой в недорогой гостинице, рекомендованной мне Центром, я попытался развернуть станцию в номере и, к своему ужасу, обнаружил, что не хватает места для антенны. Между тем приближалось время сеанса связи. Единственным выходом было протянуть антенну в комнату, расположенную надо мной. Я уже знал, что там живет примиленькая одинокая девушка, финка по национальности, рабочая какой-то шанхайской фабрики. Пошел к ней знакомиться. Она меня, конечно, сначала выставила. Так было принято в то время. Потом ничего, впустила. Я-то был в те годы парень хоть куда! Вскоре Анна стала моей женой. И до сих пор ею является. Всю жизнь помогала мне во всем. Начиная с той антенны.

– Как же вы сразу доверились ей?

– Так и доверился. Интуицией понял, что не продаст. У нее уже тогда было исключительно правильное классовое сознание. Рабочая косточка!

– Расскажите что-нибудь о Зорге.

– Да-а-а… Что же я должен рассказать?.. Рихард был заметный человек… Высокий стройный шатен с голубыми глазами… Всегда живой, энергичный… Блистал остроумием и эрудицией… Успех у женщин… Любил быструю езду на мотоцикле… Обладал завидным здоровьем, уникальным сердцем. Это сердце продолжало биться, когда Рихарда вынули из петли. Вот как! А вообще – не то я говорю… Надо было, наверное, начать с того, что он был гением, имел ум ученого-аналитика, и у него все получалось, за что бы он ни брался… А сила убеждения! Рихард мог почти любого убедить в правоте нашего дела. Он таких людей привлек к сотрудничеству, что историкам это всегда будет казаться немыслимым. Ведь к сорок первому году мы имели не резидентуру, а самую настоящую разведывательную организацию, насчитывавшую тридцать пять человек. Впрочем, именно наша многочисленность, возможно, и погубила нас. То же было с «Красной капеллой». В разведке нельзя так… В конце концов противнику удалось внедрить в нашу резидентуру провокатора.

– Вы лично часто выходили на связь с Центром?

– Очень часто. И оставался в эфире подолгу. За три последних года в Японии я передал в Центр около шестидесяти пяти тысяч слов. Вы, специалисты-профессионалы, должны понимать, что это такое. Очевидно, здесь кроется вторая причина нашего провала. Правда, мы поначалу не знали, что японцы закупили в Германии партию пеленгаторов. Когда узнали, было уже поздновато. Сейчас техника позволяет выстреливать в эфир за считаные мгновенья несколько страниц информации. Мы о таком и мечтать не смели.

– Вам нравилась эта работа?

– Нет. Эта работа не может нравиться нормальному человеку, ибо она противна человеческому естеству. Но я выполнял ее на совесть, поскольку она была необходима для победы нашего дела… Я – пролетарий. У меня хорошие руки. Они были даны мне для того, чтобы я делал ими нужные людям, полезные вещи… После Шанхая мы с Анной жили в Заволжье, недалеко от Саратова. Нам там дали дом с участком. Меня взяли на МТС механиком. Колхозники ко мне с большим уважением относились: я ведь что угодно починить мог. Зарплату хорошую положили. Нам там понравилось. Решили: останемся в этих местах навсегда. Начали обзаводиться хозяйством. Но вот однажды вызвали нас и велели срочно ехать в Москву к товарищу Берзину. Мы, разумеется, сразу сообразили, в чем дело. А через несколько месяцев я уже передавал из Токио первую шифровку Рихарда.

– Как вас завербовали?

– Никто меня не вербовал. Один из заместителей Тельмана по партии сказал, что я должен ехать в Советский Союз и что там я буду служить в разведке Красной армии. Для меня это была огромная честь.

– Какой же приговор вынес вам японский суд, товарищ Макс?

– Я был приговорен к пожизненному заключению. Анна – к семи годам. Однако сидеть пришлось не так уж долго: в сорок пятом американцы выпустили всех оставшихся в живых из тюрьмы. Деловые люди! Сразу предложили работать на них. Мы, само собой, отказались и попросили немедленно передать нас советским властям…

В 1977 году я познакомился на одном из приемов с легендарной «Соней» (Рут Вернер), которая была содержательницей явочной квартиры Рихарда Зорге в Шанхае, а затем работала в Польше, Швейцарии, Англии. Ей удалось побывать и радисткой, и рядовым агентом, и руководителем нелегальной резидентуры. В 1946 году связь с ней внезапно прекратили. Двадцать три долгих года таинственно молчала родная советская разведка. И вот в 1969 году, когда Рут уже жила в Восточном Берлине, ее вдруг пригласили в наше Представительство. Рут охватило волнение. Радость сменялась тревогой. От этих ребят можно ждать чего угодно, думала она. В Представительстве ей в торжественной обстановке вручили второй орден Боевого Красного Знамени. Первый, под номером 944, она получила из рук Калинина. Рут душили слезы. Она вспоминала тех молодых красноармейцев, которые провожали ее в Кремль в далеком 1938 году, и думала о том, что все они, вероятно, полегли на фронтах Отечественной, и своих боевых товарищей-разведчиков, которые сгорели в огне невидимого фронта, так и не получив никаких наград, хотя были достойны их более, чем она.

Рут Вернер, которой в 1977 году было уже семьдесят, запомнилась мне живой обаятельной женщиной, сохранившей полную ясность ума. От нее я получил на память книгу «Рапорт Сони». На титульном листе своих мемуаров Рут учинила глубокомысленную, чисто немецкую надпись: «Каждый автор при написании воспоминаний испытывает трудности: надо отобрать и обобщить главное, да к тому же еще нигде не наврать. Рут Вернер, 14 апреля 1977 года».

Помнится, и с Максом, и с «Соней» мы говорили о моральном аспекте разведки и сошлись в одном: джентльменом в разведке оставаться трудно, почти невозможно, хотя какой-то господин из СИСа и сказал, что разведка – это грязная работа и потому делать ее должны истинные джентльмены. Разведка – это война. Попробуйте остаться джентльменом на войне. Разведчик воспитан так, что он выполняет свою грязную работу во имя блага Отечества, во имя блага людей всей Земли. Помните у Высоцкого: «Грубая наша работа позволит вам встретить восход». Этот благородный идеал поддерживает разведчика в его деятельности, не позволяет ему опуститься, стать циником. Разведка – это сплошная ложь, сплошное коварство по отношению к противнику, но разве можно обвинять в коварстве или подлости Ганнибала, устроившего Канны римлянину Паулюсу, разве можно обвинять в коварстве и подлости наших генералов, устроивших Сталинград немцу Паулюсу?

Читатель имеет право спросить: оплачивались ли нами услуги немецкой агентуры? Да, оплачивались. Дело в том, что немецкая ментальность не позволяет немцу работать бесплатно. Он хорошо знает, сколько стоит его труд. Это советская агентура вкалывала на голом энтузиазме. В Германии такое не прошло бы. На оперативные расходы наш маленький коллектив тратил около ста тысяч марок ГДР (где-то около тридцати двух тысяч рублей советскими деньгами) в год. Были и валютные траты, иногда немалые. Конечно, эти деньги выдавались агентуре под расписки, а все расходы оформлялись в строгом соответствии с правилами финансовой отчетности. Каждый немец планировал свой семейный бюджет с учетом получаемых от нас сумм. Слухи о жадности и скаредности немцев – это миф. Немец расчетлив, экономен. Он вместе с женой планирует экономику своей семьи по меньшей мере на месяц вперед. Планируются и расходы, связанные с приглашением гостей. Если немец позвал вас в гости, то будьте уверены, что он накроет стол по первому разряду. А если вы завалились к нему без приглашения, то получите початую бутылку водки и вазочку с соломкой. Наверное, это правильно. Хотелось бы добавить к сказанному, что немцы достигли высочайших высот в области экономического развития своей страны только потому, что тщательно все планируют как на уровне семьи, так и на уровне родного города, земли, государства. Бывает, разумеется, и дурацкое планирование. Немцы планируют по-умному. Недавно умер мой старый друг, с которым я отработал в ГДР все три командировки. Умер на операционном столе. Сердце не выдержало, а если бы выдержало, он долго бы еще жил. Так вот: операцию, стоившую пять тысяч долларов, оплатил немец, знакомый моего друга. Это к вопросу о так называемой немецкой скаредности.

Читатель имеет основание задать такой вопрос: действительно ли отношения между советскими чекистами и немецкими друзьями были такими уж безоблачными, какими их рисует автор? Нет, они далеко не всегда были безоблачными. Имели место трения, случались и скандалы. Начну с истории трагикомической. В 1968 году, когда мы еще сидели в здании Галльского горотдела МГБ, из нашего холодильника стали одна за другой исчезать бутылки с представительской водкой. Запирать свой офис на ночь мы не могли: его убирали и протапливали немцы. Этой нехорошей информацией наш шеф поделился с заместителем начальника окружного управления МГБ подполковником Райхом. Тот воспринял неприятную новость очень серьезно. На другой день он вручил нам бутылку польской водки, обработанную невидимым порошком. Не прошло и суток, как бутылка исчезла. Тут же примчались сотрудники оперативно-технического отдела МГБ во главе с Райхом. Офицеров горотдела буквально согнали в клуб, усадили и предложили положить руки на стол ладонями вверх, после чего прошлись вдоль стола со специальной лампой. Руки вора засияли фосфоресцирующим светом. Он был немедленно арестован. Это происшествие оставило у меня на душе неприятный осадок. Между нами и сотрудниками горотдела пробежала кошка. Я сам слышал, как один из немцев совершенно серьезно сказал своему приятелю: «Советские друзья могут простить все. Одного они не прощают: когда у них воруют водку». Такое опять же мог сказать только немец.