— Для меня самого это реальная проблема. Такое впечатление, что у него всё есть. Квартира в Москве, машина, гараж вот приобрёл в сентябре…

— Но как? Он же только школу окончил? Второй год только пошёл, как он из Святославля уехал.

— Ну, вот так, вот что значит Москва да работа в Кремле. Он, правда, еще где только не подрабатывает! Аполлинария говорит, звонила как-то, что Галия переживает, что он и по ночам иногда работает. Так что для меня самого ситуация с подарком достаточно непростая, — подытожил Ахмад. — Сам планирую с родственниками посоветоваться…

Хорошо, что мы с Сатчаном довольно быстро смылись с барских посиделок. Правда, нам с собой угря копченого вручили, каждому по увесистому свёртку. Потом ехали и всю дорогу офигевали от этого аромата.

Посёлок с многозначительным названием «Победа» встретил нас полупустыми улицами. Заехав в школу, застали там только сторожа. Но увидев мои журналистские корочки и узнав, по какому вопросу мы прибыли, он лично сопроводил нас к дому директора.

Директор школы Пшеничный Николай Николаевич очень сокрушался, что мы не предупредили заранее о своём приезде. Сказал, что для них огромная честь, что московские журналисты проделали такой путь. Если честно, мне аж неловко стало. Немолодой уже мужчина, явно, фронтовик, целый директор поселковой школы рассыпался передо мной, пацаном, восхищёнными тирадами…

Правда, параллельно он послал сторожа к кому-то и велел собрать немедленно в школе ребят по целому списку. Как старый сторож их обежит? Да как он их всех запомнит?

Увидев, что я достаю фоторужьё, Николай Николаевич попросил пять минут переодеться. Когда он вышел в белой рубашке и чёрном костюме, вся грудь в орденах и медалях, я сразу понял, почему тут так трепетно относятся к останкам павших воинов.

— Готов, — кивнул он и мы поехали к школе.

К нашему огромному удивлению, нас уже ждали. И дети, и взрослые. А люди подходили и подходили. Многие, прямо, бегом бежали по улице.

Когда вокруг нас собралась стихийная толпа, я поднялся на школьное крыльцо и сказал, что работаю в Верховном Совете. И что в Комитете по миру получили их письмо. Что мы всем Комитетом читали его вслух с огромной благодарностью за всё, что они делают для сохранения памяти погибших героев.

Многие украдкой вытирали слёзы с щек. Жива еще память об ужасах войны, да о погибших… Если честно, меня и самого пробило на сентиментальность. Говорил и говорил, искренне, от души, и люди это чувствовали, какое великое дело они делают. И как важно всем, потерявшим своих близких в той ужасной войне, знать, где и как они погибли, и где захоронены…

Директор школы поблагодарил меня за высокую оценку их скромного вклада в общее дело и пригласил всех в школьный актовый зал.

Но сначала, я попросил его позволить мне сделать несколько фото. Во-первых, тех ребят, кто непосредственно участвует в таких мероприятиях. Во-вторых, попросил взглянуть на захоронение.

Основная братская могила у них была создана ещё в начале пятидесятых годов. В неё перенесли останки из трех разных братских могил. Всего там, как нам сказали, теперь похоронено более тысячи человек.

Мы с Сатчаном стояли, реально потрясённые. Сколько же солдат и офицеров погибли на не такой и большой территории… Я сделал групповые фото школьников с директором и несколькими учителями на фоне обелиска, и мы пошли обратно в школу.

Мы больше часа обсуждали с местными, как работает их инициатива. Как оказалось, из более чем тысячи человек, были опознаны только десять процентов….

Выяснились и некоторые подробности, например, что у черных копателей очень ценятся немецкие медальоны. Оказывается, немцы их скупают через посредников…

В общем, съездили мы очень плодотворно, информации собрали и впечатлений набрались. Но в целом, от поездки ощущение осталось очень удручающее.

— Десять процентов, — проговорил я, взглянув на Сатчана, когда мы уже возвращались назад. — Всего десять процентов…