Хоснер покачал головой.
— Даже предлагая жестокие решения, ты пытаешься как-то смягчить их. Но все дело в том, что, если нам придется отступить — организованно или в беспорядке — или если арабы ворвутся на вершину и начнется рукопашная… мы первым делом застрелим раненых. — Хоснер вскинул руки, успокаивая ее. — Не глупи, Мириам. Ты слышала, что они сделали с Капланом. И только Бог знает, что они сделали с Деборой Гидеон.
— Тогда какой у нас выход? Ты отказываешься отдать приказ отступить или прекратить сопротивление, массовое самоубийство ты тоже не одобряешь. Что же с нами будет?
Хоснер отвернулся от Мириам.
— Не знаю. Самый лучший выход, не считая операции по нашему освобождению, я вижу в том, чтобы все мы погибли в бою. Конечно, так не получится. Кто-то сдастся, кого-то возьмут в плен, кто-то покончит жизнь самоубийством, остальных убьют. Может быть, кому-то из нас удастся убежать, воспользовавшись темнотой. Так всегда бывает, когда атакующие ломают сопротивление осажденных.
Все молчали. Шел обычный бой, обе стороны устали, и обе стороны понимали, что это последний бой. Люди двигались автоматически, словно исполняли какой-то строго определенный ритуал, который закончится в установленное время, несмотря на любые попытки ускорить его конец.
Цепь
До рассвета оставалось еще больше трех часов, но по-настоящему светло будет позже, когда утихнет ветер и осядет пыль.
Бой обещал быть изнурительным, но у арабов по-прежнему имелось небольшое преимущество в живой силе, вооружении и подавляющее преимущество в боеприпасах, питании, медикаментах и воде. Им надо было только продолжать наступать и вести огонь, пока не станет ясно, что у израильтян подошли к концу боеприпасы. Расчет строился на том, что даже при строжайшей экономии боеприпасов обороняющимся не хватит их до рассвета.
Бург прокручивал в уме различные варианты. Попытаться спастись бегством прямо сейчас? Контратаковать? Ждать до последнего и схватиться врукопашную? Убить раненых? Убить Хоснера? А может, их спасут в последнюю минуту? Не похоже.
— Интересно, как дела у Добкина?
Хоснер повернулся и посмотрел на юго-запад, где должна была находиться деревня Уммах. Он смотрел туда так пристально, словно пытался связаться с Добкиным. Потом снова повернулся на юг и взглянул в направлении ворот Иштар.
— У меня такое чувство, что у него все в порядке.
— Что ж, должен сказать тебе, что, если даже он сейчас и разговаривает с каким-нибудь представителем властей, я все равно не верю, что помощь придет вовремя. — Бург посмотрел на Хоснера, словно хотел услышать от него согласие со своими словами, но в действительности ему хотелось выслушать очередное возражение.
Повернувшись спиной к ветру, Хоснер указал рукой в сторону невидимого горизонта.
— А еще меня не покидает мысль, что Тедди Ласков сдержит свое слово… сейчас он вон там со своей эскадрильей истребителей, они ищут нас, подлетают все ближе… — Он скрестил руки на груди. — И знаешь, что еще, Бург, я не могу подумать, что все эти очень умные парни в Тель-Авиве и Иерусалиме сидят без дела, засунув пальцы в задницы. Я ожидаю от них гораздо большего. Как, по-твоему, это патриотично? Я думаю, да. Ладно, может быть, я ожидаю от них уж слишком многого. Ведь, в конце концов, я тоже был одним из этих умных парней, а посмотри, как я обделался, Исаак. Не мешало бы им отдохнуть несколько дней.
Бург невольно рассмеялся.
— Только не сейчас. — Как только он начинал сомневаться в правильности рассуждений Хоснера, тот сразу же демонстрировал глубину мышления.
Бург пошел навстречу подбегавшей к ним посыльной.
Все это время Мириам тихонько стояла в нескольких метрах в стороне, прислушиваясь к разговору мужчин. Теперь она подошла к Хоснеру, взяла его за руку и крепко сжала ее. Она подумала о Тедди Ласкове, хотя в последнее время думала о нем все меньше и меньше. После катастрофы Мириам только и представляла себе, что он занимается тем, о чем сказал Хоснер… мечется в своем истребителе, пытаясь спасти ее… спасти всех. Но на самом деле она понимала, что, возможно, он впал в немилость, и чувствовала себя частично виновной в этом. Сначала Мириам отказывалась связывать свое влияние на Ласкова с его действиями в воздухе, но любой, кто знал их обоих, понимал, что подобная связь существовала. И Мириам в конце концов признала свою вину, произошло это примерно в то же время, когда ей пришлось признать и другие реальные вещи.