Я изображаю бесстрастность, хотя новость воодушевляющая.
Он тычет в меня пальцем:
— Только учтите, Баннистер, если вы затеяли жульничество и поставите меня в неудобное положение, то уж я постараюсь испортить вам жизнь!
— Никакого жульничества, сэр, клянусь!
— Сам не знаю, почему я вам верю.
— Вы не раскаетесь.
Он достает из кармана очки, водружает их на нос и смотрит в бумажку.
— Я говорил с помощником директора Виктором Уэстлейком, курирующим расследование. Он прислал для беседы с вами двух подчиненных, агентов Хански и Эрарди. Я не назвал ваше имя, так что они ничего не знают.
— Спасибо, сэр.
— Ждите здесь.
Он хлопает ладонью по столу, встает и выходит. Я напрягаю слух в ожидании шагов и чувствую резь в животе. Если ничего не получится, я просижу еще пять лет, а может статься, даже больше.
Специальный агент Крис Хански — старший по должности, ему примерно столько же лет, сколько мне, и много седины в волосах. Агент Алан Эрарди — его подчиненный. В газетах писали, что делом Фосетта занято сорок агентов ФБР, и эти двое — далеко не из главных. Первая встреча будет важной, как и последующие, но руководство поступило правильно, прислав поначалу мелкую сошку.
Начальника тюрьмы с нами нет — наверное, он у себя в кабинете, подслушивает у двери.
Они даже не достают ручек и блокнотов — явно относятся к нашей беседе несерьезно. Им не хватает ума догадаться, что на моем счету долгие часы таких бесед с агентами ФБР.
— Итак, вы хотите заключить сделку, — начинает Хански.
— Я знаю, кто и за что убил судью Фосетта. Если эта информация окажется ценной для ФБР, то мы сможем заключить сделку.
— Вы исходите из того, что мы сами еще в неведении, — говорит Хански.
— Уверен, что вы в неведении. Разве иначе бы вы приехали?
— Нас направили сюда, поскольку мы проверяем любую версию. У нас серьезные сомнения, что от этого будет какой-то толк.
— А вы попробуйте.