Он начинает мягко массировать животик, но Коля лишь еще больше сердится и в итоге начинает плакать.
— Ты чего, малыш? — теряется Марк и тут же поднимает растерянный взгляд на меня: — Может, голодный?
— Нет, — мотаю головой и добавляю с нотками отчаяния: — Я его только что кормила, но он совсем чуть-чуть поел.
— Хм… — тянет муж и обращается к сыну: — Решил устроить голодную забастовку? Какие требования хоть?
Но сын, не желая проникаться отцовским юмором, продолжает плакать.
— Дай его сюда, — ворчу раздраженно и буквально вырываю из рук. — Твоя мама допаивала его водой! А врач строго-настрого запретила этого делать!
— Твою мать, — тихо ругается он. — А ты ей говорила, что нельзя?
— Нет, — бросаю в досаде. — Откуда я знала, что это придет ей в голову? Я что, список должна составить того, что нельзя делать с чужим ребенком?
— Да нет, конечно, — заверяет он, хотя по глазам вижу, что сам бы не отказался от такого списка. — Но ты же понимаешь, что она сделала это неспециально. Уверен, она хотела как лучше. Видимо, в ее время так было принято. Разница поколений… Ты же ей сказала, чтобы больше так не делала?
— Сказала, — продолжаю уже без былого запала. Сейчас, когда я произнесла свои претензии вслух, они не кажутся мне такими серьезными. Я видела как она смотрит на малыша. Поэтому нисколько не сомневаюсь в том, что она не хотела ему навредить. Но в то же время…
— Она напугала меня до чертиков! Забрала его из спальни пока я спала! Я чуть от страха не умерла, когда проснулась, а его не было под боком!
— Мама, наверное, хотела дать тебе возможность поспать, Мира, — говорит настолько мягко, что я снова чувствую себя глупой. Будто специально придираюсь, а на самом деле проблема и яйца выеденного не стоит. — Она понимает как тяжело тебя справляться с малышом и хочет помочь, вот и все.
— А еще эта одежда, — непроизвольно морщусь и почему-то перехожу на шепот, хоть Марк и сказал, что Инна Владимировна уехала домой. — Она принесла сюда два пакета старых вещей твоего брата и переодела его, пока я спала.
На этот раз Марк не отмахивается от моих слов, но и раздражение мое не разделяет. Скорее выглядит немного смущенным, будто я ему сказала, что его мать номер автобуса перепутала, приехав в другой конец города.
— Я поговорю с ней, — обещает сердечно. — Это… да, это странно, согласен. Но Мира, детка, ты должна понимать, что она делает это не со зла.
— Я понимаю, — всхлипываю жалобно. Чувствую себя при этом донельзя глупо. Человек примчался мне помочь, взял на себя хлопоты с ребенком, дал поспать подольше, а я придираюсь, как последняя скотина. — Это, наверное, нервы… Я не знаю что на меня нашло. Просто все как-то сразу навалилось и…
— Тшш, — он аккуратно прижимает меня к себе, стараясь не потревожить сына. — Все хорошо. Тебе не нужно оправдываться. Все всё понимают, Мира. У тебя просто гормоны бушуют.
— Наверное, — соглашаюсь слабо.
Знаю, что нужно отстраниться. Но не могу. Мне нужно урвать хотя бы несколько секунд живого тепла, почувствовать, что я могу не только «давать» угождая всем потребностям моего малыша, но и «брать».
Несколько секунд превращаются в минуту, которая растягивается еще на две. А затем я вспоминаю, что еще каких-то полчаса назад от него разило чужими приторными духами и резко отталкиваюсь от Марка.