— А теперь, братва, держаться. До последнего патрона! Не пускать гадов на мост, пока не подойдут наши части.

Отбиваться пришлось недолго. Пехота и танки 338-й стрелковой дивизии 113-го стрелкового корпуса, недавно вошедшего в состав 39-й армии, были недалеко, С ходу преодолев реку, они к И часам утра овладели пограничным немецким городом Ширвиндт.

Генерал Людников выполнил свое обещание. За спасение моста, обеспечение переправы наших войск на западный берег реки Виктор Петрович Зимин был удостоен звания Героя Советского Союза. Его боевые друзья разведчики Владимир Данилович Ёащкин и Николай Петрович Кожохин получили ордена Красного Знамени.

Мост этот памятен мне не только потому, что был сохранен разведчиками. Около него мы оказались под вечер того же дня, проезжая на НП командарма. Мой заместитель по политчасти Н. В. Поздняков неожиданно попросил остановить машину на восточном берегу.

С Николаем Васильевичем у меня давно уже сложились дружеские отношения. Во всем, что касалось службы, он оставался подчеркнуто официальным, предельно исполнительным. Но в те редкие часы, когда мы имели возможность отдохнуть, Поздняков становился совершенно иным. И я до сих пор благодарю судьбу за то, что она послала мне человека, с которым можно было разделить и радость, и горе. Тот, кто прошел через войну, хорошо знает, как важно иметь рядом настоящего друга.

Мы рассказывали друг другу о письмах, поступавших из дому, вместе вспоминали довоенную жизнь, мечтали о будущем. Поздняков имел гражданскую специальность агронома. Но его эрудиция, знания, начитанность далеко выходили за пределы этой специальности. Вероятно, именно это и позволило ему стать прекрасным политработником. Он умел подобрать ключик к любому бойцу, командиру. Никогда я не слышал, чтобы он разговаривал с кем-то в повышенном тоне, никогда не видел его раздраженным. Глубокая убежденность, неопровержимость доводов, используемых в разговоре, были его неотразимым оружием.

Но тут, когда мы вышли с ним из машины у самого моста, он показался мне необычайно взволнованным. Я видел, как дрожали его пальцы, когда он закуривал папиросу.

— Что с тобой, Николай Васильевич? Уж не заболел ли?

Он покачал головой и показал мне на фанерный щит, установленный на противоположном берегу реки. Чьей-то неумелой рукой, наспех на нем были выведены слова: «Здесь начинается гитлеровский рейх».

— Теперь понимаешь, Максим Афанасьевич? Страшно подумать, сколько дней шли мы до этой черты. И сколько наших людей не дошло до нее. Но ты знаешь, я чувствую, что все они вместе с нами стоят сейчас на этом берегу. Они будут с нами и в тот час, когда мы войдем в Берлин. Нет мертвых в этой войне. Есть ушедшие в бессмертие. — Докурив папиросу, Поздняков продолжал: — Пойдем, если не возражаешь, на ту сторону пешком. Не въехать, а войти своими ногами хочу на эту землю. Знаю, что до полной победы еще далеко, но, честное слово, этот миг будет для меня памятным на всю жизнь.

И уже не звучала в его голосе глубинная грусть, ничем не измеримая боль. Уверенность, радость слышались в нем.

Мимо саперов, извлекавших из-под моста взрывчатку, мы двинулись на ту сторону. Чуть сзади медленно двигался наш «виллис». Миновав мост, мы снова остановились. Николай Васильевич нагнулся, положил на ладонь щепотку земли. Долго рассматривал ее, даже зачем-то понюхал.

— Черт его знает, вроде бы такая же, как и везде. А такую нечисть родила, — задумчиво произнес он, отряхивая руки. — Ну ничего, с сорняками мы теперь управимся.

— Ладно, агроном, ехать пора. Двинулись.

Но разговор не прекращался и в пути.

— Вот ты меня агрономом назвал, — раздумчиво, словно прислушиваясь к какому-то внутреннему голосу, говорил Николай Васильевич, — Спору нет, хорошая, даже замечательная это специальность. Ведь, если разобраться, матушка-земля всему жизнь дает. А ты вроде— ее хозяин.

— Ждешь не дождешься, когда война кончится, чтобы снова любимым делом заняться?

— Этого все ждут. Только, знаешь, не совсем я уверен, что после войны, коли жив останусь, вернусь на привычную стезю. — Перехватив мой удивленный взгляд, он продолжил: — У тебя, Максим Афанасьевич, все предельно ясно. Ты — кадровый военный. А меня порой сомнения одолевают относительно будущего. Хлеб для страны растить — это хорошо, почетно. Но иной раз задумываюсь я о том, что растить, воспитывать людей — это тоже очень важно. И задача эта, как я понимаю, куда сложнее. Только здесь, на фронте, понял я до конца, что такое человек. Он — все. Так не правильнее ли будет остаться при сегодняшнем деле?

— Тут советовать трудно, Николай Васильевич. Сердце-то что подсказывает?

— Сам пока не разберусь. Впрочем, время подумать еще есть. Война не завтра кончится.