В следующей радиограмме мы получили данные о дислокации фашистских частей, снятые разведчиками с захваченной карты. Саму карту они не имели возможности переправить в расположение наших войск. Пришлось ограничиться передачей условного наименования квадратов, в которых расположились гитлеровские части.

Сведениям этим не было цены. Словно завеса какая-то приподнималась. Мы с нетерпением ждали новых сообщений, но радиосвязь с группой неожиданно прервалась. Не вышли разведчики в эфир ни 16, ни 17 ноября. И снова непрерывно дежурили у приемников радисты. И снова мы не спали, ожидая хотя бы короткой весточки от наших ребят. Неужели погибли? А быть может, неисправна радиостанция? Можно было строить сотни предположений и догадок. Однако от них не становилось легче.

Лишь через несколько дней мы получили наконец известие. Выяснилось, что 16 ноября группу обнаружили гитлеровцы. Они попытались окружить разведчиков и взять их в плен. Но Рожнов, отлично ориентируясь на местности, сумел укрыть группу в лесу и оторваться от преследователей. Причем он принял исключительно мудрое решение. Пробиваться к своим — значило попасть в районы, где с каждым километром фашистов будет все больше и больше. Это и понятно. По мере приближения к переднему краю плотность вражеских войск возрастала. Поэтому гвардии старший сержант повел разведчиков в противоположную сторону, еще глубже в тыл. Там ему удалось связаться с партизанами. От них мы и получили донесение о судьбе группы.

Рожнов ждал от нас указаний относительно дальнейших действий. А решить этот вопрос было не так просто. Предложить Рожнову попытаться выйти в расположение наших войск? Это задача исключительно сложная. Гитлеровцы, обнаружившие группу, а затем потерявшие ее след, будут настороже. Вывезти ее на самолетах? В партизанском отряде, приютившем разведчиков, не было даже плохонького аэродрома.

— А что, если оставить разведчиков в тылу врага? — " неожиданно предложил кто-то. Кажется, это был майор Антонов. — Подбросим им питание для радиостанции, боеприпасов. Пусть действуют.

В предложении этом было рациональное зерно. Действительно, имеет ли смысл возвращать группу и посылать вместо нее другую? Переход линии фронта связан с большим риском. И я распорядился, чтобы группа осталась во вражеском тылу. Ее переподчинили непосредственно штабу армии. Отныне она стала успешно действовать по нашим заданиям.

Разведчики оставались в глубоком тылу гитлеровцев более семи месяцев. Увиделись мы с Рожновым и его товарищами лишь 26 июля 1944 года.

Действия разведчиков, снабжавших штаб армии все новыми и новыми данными о противнике, несомненно, способствовали успехам наступавших частей и соединений. Взламывая оборону, отбивая ожесточенные контратаки танков и пехоты, они продвигались вперед, к Витебску. Кое-где до города оставалось только 15 километров. Но каждый шаг давался очень тяжело. Войска нуждались в отдыхе, пополнении людьми и вооружением. И тем не менее о переходе к жесткой обороне мы не помышляли. Остановимся — враг получит возможность закрепиться, усовершенствовать систему оборонительных инженерных сооружений. Тогда сдвинуть его с места будет еще труднее.

Говоря о колоссальной работе, проделанной разведчиками в период боев на подступах к Витебску, высоко оценивая их мужество и героизм, я не считаю себя вправе умалчивать и о досадных просчетах, которые, правда, носили частный характер.

Однажды сержант В. Кот получил задание проникнуть во вражеский тыл и проследить за движением гитлеровцев по одной из дорог, ведущей от Витебска к фронту. Самое обычное, ничем не примечательное задание.

Вскоре мы получили первую радиограмму. В ней сообщалось, что интенсивного движения по дороге не наблюдается. Повторное донесение подтверждало эти сведения.

— Ничего не понимаю, — задумчиво произнес Иван Максимович Дийков, отрывая взгляд от карты. — Бокучава следит за той же дорогой на другом участке и все время сообщает о движении автомашин и колонн пехоты. Не могут же они испаряться по пути. Тут что-то не так…

Он немедленно доложил о своих сомнениях. Они показались мне вполне обоснованными. Я тут же выехал в разведывательное подразделение, в котором проходил службу сержант Кот. Нужно было, судя по всему, разбираться на месте.

Юркий «виллис» уверенно пробирался по раскисшей от дождей лесной дороге. Водитель, неунывающий одессит, начал было по привычке балагурить, но, взглянув на мое нахмуренное лицо, сразу осекся: понял, что сейчас не до шуток. И точно, на душе было отвратительно. Сердце подсказывало, что мы столкнулись со страшным, небывалым до этой поры случаем.

Самые худшие предположения подтвердились. Довольно быстро удалось установить, что сержант проявил преступную трусость. Вместо того чтобы проникнуть на территорию, занятую противником, он отвел своего напарника и радиста в тихое место и стал радировать оттуда о том, что «видно» на дороге.

Суд военного трибунала приговорил бывшего командира группы к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение. Остальные разведчики — напарник и радист — попали в штрафную роту. Им была предоставлена возможность кровью искупить свою вину перед Родиной. Я не называю их фамилии потому, что в последующем они честно сражались с врагом и полностью реабилитировали себя.

Никто из нас, да и в разведывательных подразделениях армии, не воспринял приговор военного трибунала как слишком суровый. В разведывательной работе нет ничего страшнее ложных данных о противнике. Любой обман может привести к неисчислимым и совершенно напрасным жертвам, к тяжелому поражению в бою, к провалу целой операции. Поэтому мера наказания была совершенно оправданной.

Пришлось сделать и определенные выводы, касающиеся более тщательного подбора людей в разведывательные подразделения. Мы и раньше уделяли этому вопросу должное внимание. Но все то, что произошло, говорило о притуплении бдительности, ослаблении воспитательной работы. Речь о бдительности, о требовательности к себе и подчиненным, об изучении их морально-политических и боевых качеств шла на партийных и комсомольских собраниях. Особое внимание предлагалось обратить на молодых бойцов и командиров.

Помню, что и мы у себя в разведотделе штаба обсуждали этот вопрос. Не избирался у нас президиум, не велись протоколы, не принималась резолюция. Но в душе каждого из нас накрепко отпечаталось единственно правильное решение: еще лучше знать людей, еще глубже проникать в их душевный мир. Лишь в этом случае мы будем гарантированы от подобных срывов.