Энвил-Рок попытался встретиться взглядом с этими жесткими карими глазами. Через мгновение его собственный взгляд не выдержал.
— Как бы то ни было, милорды, — сказал Кэйлеб через несколько мгновений, его голос был несколько легче, чем раньше, — вы можете утешить себя знанием того, что императрица Шарлиэн и я остаемся под указом великого викария Эрика об отлучении от церкви. Теоретически, я полагаю, это означает, что любая клятва, которую вы можете дать нам, не является обязательной в глазах Матери-Церкви. Или, возможно, я должен сказать, совета викариев и храмовой четверки. Имейте в виду, я намерен привести в исполнение любые клятвы, которые вы можете принести, в точности так, как если бы они были обязательными, но если это поможет вам или другим дворянам Корисанды, когда речь идет о вашей совести… — Он пожал плечами.
— Ваше величество, мы… — немного резко начал Энвил-Рок, но Кэйлеб покачал головой.
— Простите меня, милорд, — прервал он. — Я не хотел, чтобы это прозвучало так, как будто я легкомысленно отношусь к ситуации, и я бы ни на мгновение не поставил под сомнение личную честь вас или графа Тартариэна. С другой стороны, хотим мы признать это или нет, все мы знаем, что кто-то в Корисанде собирается придерживаться именно такой точки зрения, чтобы оправдать активное сопротивление империи. Это произойдет, милорды, и все мы это знаем. Когда это произойдет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать чрезмерной реакции, но для тех, кто несет ответственность, будут последствия, и эти последствия будут серьезными. В этом отношении у меня не больше выбора, чем у любого другого светского правителя, как бы замешанные в этом люди ни пытались оправдать свои действия. Я не буду пытаться обманывать вас в этом вопросе, и вы бы мне не поверили, если бы я это сделал.
Энвил-Рок мгновение смотрел на него, затем кивнул с искренним, хотя, возможно, и неохотным уважением.
— В любом случае, милорды, — сказал Кэйлеб более оживленно, — полагаю, что мы все понимаем исходные позиции обеих сторон. Как я уже сказал, мои условия и требования по сути просты, хотя я не настолько наивен, чтобы полагать, что их реализация не будет сложной, трудной и — к сожалению — вполне возможно, сопровождающейся дополнительным кровопролитием. Я бы предложил вам сейчас вернуться в Мэнчир, чтобы обсудить их с другими членами совета. Если вы не согласны, я бы рекомендовал нам встретиться снова завтра, когда вы сможете объяснить мне смысл ответа совета, и мы сможем продолжить эти обсуждения, если таково будет решение совета. Тем временем перемирие между нашими двумя армиями будет продолжаться.
— Полагаю, что это звучит разумно, ваше величество, — серьезно согласился Энвил-Рок, хотя, в конечном счете, он, должно быть, понимал так же хорошо, как и Кэйлеб, что у совета не было другого выбора, кроме как принять условия императора. И, как подозревал Кэйлеб, хотел ли Энвил-Рок признать это или нет, они с Тартариэном должны были признать, что предъявляемые требования были не просто разумными, но и минимальными в данных обстоятельствах.
— Однако, прежде чем вы вернетесь в город, — сказал император, — я надеюсь, что вы окажете мне честь отобедать со мной и моими старшими офицерами. Я договорился, чтобы некоторые из наших гостей присоединились к нам за столом, — добавил он, и хотя его улыбка была слабой, она также была теплее, чем любая из тех, которыми они когда-либо обменивались, когда он кивнул сэру Корину.
— Ваше величество, — сказал Энвил-Рок со своей собственной улыбкой, — честь будет оказана нам.
III
Императрица Шарлиэн оглядела маленький, знакомый зал совета. За эти годы она многого достигла в этой комнате, — подумала она. И она никогда раньше не была вдали от него так долго. Прошел ровно год и два месяца с тех пор, как она покинула Чисхолм, чтобы выйти замуж за Кэйлеба Армака, и временами ей казалось невозможным поверить, что за такое короткое время произошло так много всего.
Она подошла к открытому окну, положила руки на подоконник и выглянула в него, и ее глаза смягчились от воспоминаний. Это правда, что отсутствие заставляет видеть знакомые вещи свежими, новыми глазами, — подумала она, и наслаждалась видом холмов, крыш и деревьев. — За ними виднелся живой голубой мрамор бухты Черри, а воздух был прохладным, не совсем свежим, словно предупреждая ее о приближении чисхолмской осени. Без сомнения, после долгого пребывания в Чарисе ей показалось еще прохладнее, и она внутренне содрогнулась, глядя на листья, зависшие на грани сезонных изменений, и думая о приближающейся зиме. Если она думала, что Чарис сделал ее чувствительной к этой прохладе, зима действительно обещала быть ледяной! Но даже когда она подумала об этом, она поняла, что в идее зимы было что-то такое, что казалось почти утешительным, частью жизни, которую она всегда знала, и ее дрожь превратилась в улыбку, когда она подумала о том, как будет отличаться эта зима.
И насколько теплее будет твоя постель, ты имеешь в виду, — сказала она себе и усмехнулась.
— Ты не представляешь, как сильно я скучала по тому, как ты это делаешь, — произнес голос позади нее, и она обернулась с улыбкой. Ее мать улыбнулась в ответ, затем подошла и села за стол для совещаний. Барон Грин-Маунтин добрался туда раньше нее и выдвинул для нее стул, и она посмотрела на него через плечо, когда он придвинул его ближе к столу, как только она села.
— Спасибо, Марак, — сказала она.
— Не за что, ваше величество.
Он с улыбкой поклонился ей, и глаза Шарлиан сузились от внезапной мысли. Жена Грин-Маунтина, с которой он прожил более тридцати лет, умерла три года назад, и королева-мать Эйлана была вдовой почти тринадцать лет. Они знали друг друга буквально с детства и всегда были близки, даже до смерти короля Сейлиса. С тех пор они работали друг с другом — и с ней — как политические союзники, которые полностью полагались друг на друга, и императрица внезапно задалась вопросом, как ей удалось упустить другие способы, с помощью которых они неуклонно сближались. Интересно, если..?
Она поспешно отбросила эту мысль, главным образом потому, что это было не ее дело, пока они были достаточно сдержаны, чтобы их отношения не превратились в политическую проблему, но также и потому, что она так долго думала о них как о матери и дяде Мараке, что думать о них как-то иначе казалось неясным, каким-то неправильным.
— Как сильно ты скучала по тому, что я делала что, мама? — невинно спросила она теперь.
— Смеялась, — просто сказала королева-мать Эйлана. — Конечно, я еще больше скучала по твоему хихиканью.