— Чушь какая…

Ох, женщины! Что они понимают в сугубо мужской науке — френологии? Еще моя мать говорила, что это все бездарная трата сил, мозгов, усилий, времени и памяти, которая не принесет ни денег, ни славы. Я всегда спорил с ней, говорил, что ни слава, ни деньги не дают того, что дает удовольствие от работы, тот экстаз, что ты испытываешь, когда все получилось, деятельность принесла плоды, и куче людей стало хорошо на душе и весело. Я бы согласился делать менее оплачиваемую работу, если бы она доставляла бы мне большую радость, нежели предыдущая. Вот в чем фишка-то!

Чуть вправо. Там явственно ощущался достаточно крупный выступ, который был совсем не симметричен.

— А тут у тебя… — начал я, но вскоре догадка пришла сама. — Ты что, шишку набила?

— Да, вчера…

Я не помнил этого, но решил не уточнять, как такое случилось.

Вся моя жизнь походила на один огромный осклабленный череп, из одной его глазницы торчала роза, из другой — приличный отрезок колючей проволоки, плавно переходящий в венец, сплетенный из трех её отрезков. Мы живем, не думая, как причинно-следственные связи влияют на нас, наших родных, наш мир — отделенный для экспериментов кусок наблюдаемой реальности. Эти стены, эта земля, этот воздух и эти звезды, что видны по ночам, отданы нам, каждому из смертных людей, в безраздельный феод, который мы можем преображать. Трудом своим мы портим горы, перекрашиваем небеса и думаем только об одном: как всю эту красоту превратить в страшное зрелище, на которое никто не будет претендовать?

И сейчас меня грызла зависть. Неважно, что мы делаем с Дарой сейчас, главное, что изменить мы ничего не можем. Она сказала про то, что произошло до меня. И я не был в своих стремлениях уникален: Эрг встречается с ней. Не знаю, какие у них перспективы, но хотя она его не любила, он измены не простит. Это страшный человек, который любит владеть всем в одиночку. Я сразу это понял, по его голосу. Бывает же такое! Бывает, но случается только со мной.

Мое решение было окончательным, лишь только я собрался уходить к себе на хату. Я все скажу ему, но скажу так, чтобы тот не мог помешать мне. Надо выбрать момент экстремальной природы, когда все поставлено на кон, а жизнь и смерть ничего не стоят. Жизнь и смерть? Что по сравнению с ними некая девушка Дара, которая принадлежит сама себе и с которой мне хорошо. Подумать только! Насколько надуманы были предлоги и мысли, что роились в моей голове, отражали все грани возможности.

Когда я вернулся на свою улицу и уже подходил к подъезду, увидел на стене надпись, которой не было еще позавчера. Именно с того дня я тут не появлялся.

И подписано криво, наверное, в неудачной попытке стилизовать под арабский язык: «Омар Хайям». Несомненно, надпись появилась в моей жизни очень вовремя. Я слышал о великом мудреце и мистике, но никогда не читал его стихов, а зря. Мы часто упускаем возможности, которые могли бы определить судьбу очень надолго вперед. Если есть падения, должны быть и какие-то взлеты, но если этих взлетов нет, какой смысл сносить падения? И падения ли это вообще?

Была у меня версия, которая поможет разобраться в инсталляции. Мне показалось, что нексус выдает только то, что ты сам хочешь видеть. Все те картины, что проплывают между твоим взором, есть только отражение твоих желаний и гибкости ассоциативного мышления. Что касается трудностей, что возникают, это все то, что делает твоя вторая натура, которую ты сам ваяешь в попытке борьбы самому с собой. Если это так, то вся схема нексуса будет рассекречена, если нет, там мне нечего делать, придется уходить. Хватило мне в бездну нырять.

Сперва я не обратил внимания на то, что какой-то парень полз по стене дома на уровне третьего этажа. Когда же я оторвал взор от грешной землицы, увидел этого суицидника, который возомнил себя спайдерменом. Оставалось стоять и смотреть, как тот борется с сопротивлением материалов, гравитацией и усталостью, совершая этот нечеловеческий подвиг. Кроме меня у него не было других зрителей.

— Эй ты, сдурел совсем? — крикнул я ему, когда тот спустился на землю.

Словно пойманный на чем-то предосудительном, парень нахмурился, покраснел, но все ровно подошел ко мне. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать, светлые волосы. Ну, они были настолько же светлыми, насколько и темными: даже меньше, потому что мелированные. А одет был в явно малой свитер черного цвета и большие штаны-трубы, отливающиеся на свету забавными переливами.

Слегка недоверчиво подошел он ко мне, осмотрел с ног до головы. В этот момент я подумал, что было бы здорово посмотреть, на что похож его череп во френологическом плане, конечно же.

— Ты чего по стенам лазаешь?

— А я этот, как его, — промямлил тот, — Паркурист. Мы преодолеваем препятствия этого урбанистического мира. Лазаем по стенам, бегаем по крышам, взбираемся туда, где только кошки и голуби бывают, спускаемся в канализации и поднимаемся на строительные краны. Это круто, экстрим, все-таки…

Я сменил выражение лица. Могло показаться, что я ему врежу, а теперь моя физия была более благодушна и выражение понимающее. Я жестом показал ему пройтись вдоль улицы, он молча кивнул головой.

— Тебе что, в жизни не хватает острых ощущений? — спросил я.