– Ну и язва ты, Аристаша… А ну-ка, девка… Тьфу, баба… как тебя… Арина, ну-ка, глянь-ка на меня.

И не надо бы, но Аринка не удержалась и, глянув Корнею в глаза, попыталась «прочитать» его, как обычно делала это с незнакомыми. И… если и «перетекало» что-то в ней, как сказал сотник, то мгновенно заледенело: смерть в тех глазах была! Ужас и тоска умирающего… нет, умирающих – десятков поверженных воинов!

– Кхе! Ишь, разбежалась курочка… Не ждала такого? Познать она меня собралась, едрена-матрена… – Корней неожиданно перешел на крик. – Дура!!! Девчонка безмозглая!!! Меня еще сопляком в глаза умирающим глядеть заставляли!!! Ну? Понравилось?!!

Мог бы и не рвать горло, по сравнению с увиденным (или почувствованным?) никакие слова страшными быть не могли.

– Гляди, стоит, – Корней снова заговорил нормальным голосом. – Аристаш, ты только глянь: себя не помнит, а не сомлела!

– Хм… А на меня? На меня глянь, вдовица Арина!

Не подчиниться было невозможно. Казалось бы, страшнее быть уже не может, но это только казалось. Из глаз Корнея Ужас на Арину кинулся, а через глаза Аристарха Ужас Арину к себе потянул. Не было там смерти, не было страданий умирающих, не было вообще ничего, и это НИЧТО тянуло, засасывало… Как удержалась, откуда взялись силы сопротивляться притягивающей бездне?..

И вдруг отпустило ее. И оказалось, что на месте той жути, от которой тянуло холодом и хищной пустотой ловчей ямы, сидит обычный немолодой муж и весело (ВЕСЕЛО!) подталкивает сотника Корнея локтем в бок.

– Поляница[2]! Слышь, Кирюха: поляница!

– Кто? Она?

– Да не сама она, конечно, но в роду поляницы точно были! Давно, но были.

– Ну?.. Кхе! Вот оно, как, значит… То-то я гляжу… Слушай, а знак Лады?

– Да я тоже поначалу засомневался, а как ты сказал, что ее хороший наставник учил, так и дошло, наконец. Учил ее кто-то от Лады. Как уж так получилось, сказать не возьмусь, но думаю, что жрицу Лады из нее делать и не собирались, нет в ней ведовства – даже не начинали учить. Другое тут. Понимаешь, Кирюша, это ж редкость по нынешним временам – наследственный дар поляницы. Пусть и слабый, не полный, но ведь от рождения же, в крови растворенный! Видать, узрела какая-то жрица цветок редкостный, да и решила не дать ему дичком вырасти – взлелеяла, хоть и не на ее стезе тот цветок проклюнулся.

– Кхе… значит, не ворожея. А Андрюха-то? Неужто сподобился наконец?

– Повезло, видать… поляница-то в ней не все время видна.

– Да-а… повезло – узрел Андрюха в ней богатырское начало. Был там случай один, Аристаша… потом расскажу.

Корней на краткое время замолк, словно что-то обдумывая, потом заговорил снова:

– Вот что, Арина. Какими мы можем быть, ты поняла… Вижу, что поняла. А потому стращать тебя не стану, но помни: за Андрея с тебя спрошу, как за родного сына. Молчи, не отвечай! М-да… Кхе! Ну, а ежели сладится у вас… одним словом, если… в общем, хорошо пойдет…

– Одним словом, – перебил Корнея Аристарх, – если осчастливишь нам парня…

– Да, верно! Так вот: дочерью родной для меня станешь! Ни в чем тебе отказа не будет! И опять молчи! Не надо ни отвечать, ни обещать ничего. Не порти нам с Аристашей… Кхе! Трепалом бабьим… Короче, ступай и помни. Ступай, я сказал!