– Про него.
– Осерчал Демка на сплетниц куньевских, поучил кнутом, а потом батюшка Лавр его за непочтительность по-отцовски приласкал. Ничего страшного, но Татьяна всполошилась, вот и упросила сына до завтра дома при ней оставить. Вот и все.
– Ну, не хочешь, не говори, – Мишка поднялся с бревна.
– А ну, сядь. Ишь, воли себе взял, с матерью разговариваешь, не с девкой.
– Так я ничего, матушка, я же вижу – ты и впрямь устала. Может, завтра?
– А до завтра ты всех отроков перетрясешь: кто что видел, кто что слышал, и неизвестно, что тебе наплетут. Садись уж, горе мое, – и, противореча собственным словам, Анна ласково потрепала сына по макушке.
Мишка отозвался на редкую теперь материнскую ласку, повернув голову так, чтобы ладонь Анны прошлась по его щеке. Привычное движение сына напомнило, как точно так же он ластился к ней еще младенцем – усталость никуда не ушла, но раздражение от необходимости говорить на неприятную тему исчезло, а на лице сама собой появилась улыбка. Мишка улыбнулся в ответ и тут же сам все испортил, поганец:
– Да наплюй ты, матушка, сколько там чего дед Андрею выделил. Мы здесь такое тебе хозяйство устроим, такой дом поставим – княжеский терем от зависти рассыплется.
– Ой, умный ты у меня, умный, а дура-ак… Днем с огнем таких не сыщешь. Я же за него только порадовалась. Думала, придется выпрашивать у Корнея, уже приготовилась, а он такое завернул… аж удивительно. Андрей так и вовсе обалдел.
– Так то ты, матушка. А куньевские-то болтушки, наверное, из-за того же самого на Демкин кнут и напросились. А? Угадал я? – Мишка довольно ухмыльнулся. – Дураки-то тоже с соображением бывают.
Анна вдруг вспомнила притчу Прошки о дураках, еще шире улыбнулась и повторила на память:
– Жизнь дураков приятна и необременительна, – помолчала и добавила: – но тебе, сынок, этого счастья не видать. Угадал. Но не все. Впрочем, тебе, по молодости лет, простительно, многого ты еще не знаешь. Хотя и взрослые мужи по большей части этого не видят. А те, что поумнее, и не хотят замечать. Брезгуют, что ли?..
– И что же это за тайна такая великая?
– Да какие тут тайны… Бабы в этом всю жизнь живут, иные, как рыба в воде плавают, а мужи все единым махом, не разбираясь, бабьими дрязгами величают.
– А баб у нас на подворье, как муравьев в муравейнике, – подхватил Мишка.
– Вот-вот. И многие из них не просты, ой как не просты. И все разные.
– Так уж и разные? Демка-то их, всех четверых разом, за что-то одно кнутом огуливал. А если присмотреться, то все четверо одинаковые: во-первых, куньевские; во-вторых, из-за родства с теткой Татьяной не холопки, а вольные; в-третьих, молодые; в-четвертых, вдовые. И все с малыми детьми. Велика ли разница-то?
– Ишь ты, как повернул, – Анна в который уже раз подивилась про себя ходу мыслей сына, необычному для отрока.
– А как же иначе, матушка? Ты же и сама понимаешь – чем больше баб в доме, тем склок с пересудами на бабьей половине больше. Я и раньше опасался, а ты мои опасения сейчас подтвердила: от такого бабьего клубка, уж прости на грубом слове, ну прямо-таки змеиного, роду лисовиновскому немалая опасность проистечь может. Это сегодня Демка чуть на отца руку не поднял – дело, конечно, почти небывалое и возмутительное, но сущая мелочь по сравнению с тем, что может еще случиться.