Прошли десятилетия. Московский Дом национальностей. Творческий вечер. Он давно не встречался со своими столичными почитателями.
Его ведут на сцену, к столику с микрофоном, под руки, он с трудом преодолевает несколько ступенек. И я увидел измождённого болезнью страдальца: трясущиеся руки, подрагивающая голова, тусклые глаза, упрятанные под тяжкими веками, а когда приоткрывались, в них таилось безучастие. И — непривычно! — молчал. И не смотрел на тех, кто объяснялся ему в любви и уважении, мне, правда, досталось — он протянул руку, я кинулся от микрофона пожимать её — она оказалась вялой.
Подумалось: зачем привезли?
И вдруг он принялся говорить. И ожил. Тут я понял, зачем он приехал — в эти последние месяцы своей жизни явно хотел не только отчитаться, но и зарядиться вниманием. Не хотел жить под приговором врачей на домашний арест. Кое-что я успел — увы, немногое без диктофона — записать.
— Уж сколько лет всякие телевидения сбрасывают нас с вершин высокой духовности в болото безликости. Поэтому сейчас я за культ личности!
— Сколько же врагов хотят столкнуть народы. Ссорят, ссорят. Мой Кавказ в крови. Я же, патриот, остаюсь интернационалистом. Моя страна — в сердце, а пять континентов — это пять пальцев моей руки...
— Политики никак не поймут, что век недолог. И поэтому не надо спешить, лучше хорошо подумать, как быстрее делать добро, а не зло.
— Чего я жду от жизни? Жду разлуки. С семьёй. С друзьями. Но если отравлять воздух разговорами про разлуки, то отвернётся семья, отвернутся друзья.
Он устал, но взрывные аплодисменты взбадривали его. Закончил и — горе-то какое! — снова поник».
В том же году Расулу Гамзатову была вручена государственная награда Грузии орден Золотого руна.
«Я помню, как отмечали восьмидесятилетие отца, — говорила дочь поэта Патимат в беседе с Таисией Бахаревой. — Празднования проходили в его родном селении Цада, в Махачкале и Москве. Сначала были концерты, а затем вечерние посиделки с друзьями. Тогда мне показалось, что он специально проехался по главным местам, с которыми были связаны его жизнь и творчество, чтобы увидеться с почитателями и друзьями, будто со всеми прощаясь».
Ещё не смолкли торжества, а Расул Гамзатов вновь оказался в больнице. Недугов у него было немало. К болезни Паркинсона он ещё как-то привык, но всё труднее билось его большое сердце. Он как будто предчувствовал, что уже не поправится.
«Не знаю, выберусь ли я на этот раз», — шептал он друзьям.
Полтора десятка лет назад Гамзатов написал:
Тогда Расулу Гамзатову это удалось. На этот раз обратного поезда он не дождался.
Тогда же, в больнице, Расул Гамзатов написал своё завещание. Оно состояло из нескольких набросков, которые не были сведены воедино. Салихат Гамзатова их обобщила и опубликовала сокращённый вариант, в котором говорится:
«Моё завещание — в книгах, которые я написал. Оставляю потомкам Дагестан, который и я унаследовал от предков, — мой край любви, надежды, радости, землю красивых девушек, гордых мужчин и женщин. Дагестан — это и моя мулатка, и моя Кумари, и моё колесо жизни, и гора моей тревоги — Ахульго. Без этого нет моей жизни.
Я ничего не забираю туда из этого хорошего, доброго, красивого мира. Потому и прошу — берегите Дагестан. Храните и возвеличивайте его славное имя, Дагестан — ваша жизнь, ваше достоинство и ваша любовь. Нет, не глупы его адаты — дорожите ими. Его приметы и символы не дикие — несите их гордо и сохраняйте во славе. Малочисленны его народы — любите их особенной любовью.
Оставляю потомкам, детям пронесённую мною через годы любовь ко всему сущему и особенно — трепетное отношение к женщине. Моя любовь к женщине оставалась неизменной всегда, и все мои песни были о ней. И вам обновлять мою вечную песню о женщине. Пусть засияет ярким светом мерцающая в ней звезда. Пусть повсюду разносится звон колокольчиков, исходящий из разбуженных ею сердец.
Особенно берегите матерей, заботьтесь о сёстрах, безоглядно влюбляйтесь в красивых девушек. Кто не познал такой любви, тот прожил жизнь напрасно.