Но тот же Пушкин первым взглянул на Кавказ, на восточный мир, к которому его тогда относили, по-иному, когда встретил там поэта.
«Я с помощью переводчика начал было высокопарное восточное приветствие, — писал Пушкин, — но как же мне стало совестно, когда Фазиль Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умною учтивостью порядочного человека. Он надеялся увидеть меня в Петербурге, он жалел, что знакомство наше будет непродолжительно и пр. Со стыдом принуждён я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Впредь не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям».
В начале XX века о Кавказе тоже не забывали. Роман Фатуев (Иван Бобков) много писал о Дагестане, а в 1928 году выпустил роман «На Пьяном Кресте» о Гражданской войне на Северном Кавказе. Фатуев был другом Гамзата Цадасы, часто встречался с поэтом. Помнил его и Расул Гамзатов. Позже ему довелось побывать в московской квартире Фатуева, где Гамзатова восхитила уникальная библиотека, особенно её кавказская часть. В ней, как вспоминал Гамзатов, обнаружился даже экземпляр журнала «Московский телеграф» с началом кавказской повести Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек», подаренный автором жене коменданта Дербента.
Приезд русских писателей значительно повлиял на литературный процесс в Дагестане. Начался тот самый «культурный диалог», приносивший пользу и дагестанской, и русской литературе. Активнее пошёл процесс объединения литературных сил республики. Крепче становились связи с коллегами в России и писателями других народов Дагестана. Советская Россия была наследницей великой литературы, продолжала и развивала её традиции. А замечательная школа перевода бесконечно расширяла круг читателей, которые получали возможность познакомиться с литературой горских народов.
В свою очередь, переводы пробудили особый интерес дагестанцев к русскому языку. Теперь это была не вынужденная необходимость понимать имперско-колониальный язык, а живой интерес к языку великой литературы. И этот русский язык выгодно отличался от казённо-административного. В результате язык Пушкина и Лермонтова стал в Дагестане языком межнационального общения.
«Благодаря своему языку Россия подарила мне не только собственную литературу, но и Шекспира, Мольера, Гёте, Тагора, Шевченко, — говорил позже Расул Гамзатов в интервью с Кларой Солнцевой. — А без них как можно жить художнику? Аварский цветок лежит у меня в томике Блока. Нет юга без севера. А северу необходим юг. Лично я без русского языка был бы как без крыльев. Вот написал о своей матери-горянке и получаю трогательное письмо. Откуда? С Дальнего Востока. Пишу о погибших братьях, превратившихся в белых журавлей, и снова эхом откликается Россия. Душевный, отзывчивый народ».
СЪЕЗД В МАХАЧКАЛЕ
1934 год принёс много нового. Началась новая жизнь и для Гамзата Цадасы.
К традиционной для горских поэтов духовной, патриотической, антифеодальной поэзии дагестанские классики добавили темы любви и борьбы с социальной справедливостью. Гамзат Цадаса ввёл тему новой жизни, ниспровержения отжившего, расширил жанровую палитру произведениями для детей и юношества, создавал драматургические произведения для театра.
Слава его давно перешагнула границы Хунзахского района, или Хунзахского участка Аварского округа, как он тогда назывался. В Махачкале была издана его первая книга «Метла адатов» («Падатазул жул») и проведён его творческий вечер.
Наталья Капиева писала: «Это было время и счастливое, и трудное для Цадасы. Только что вышла первая книга его стихов — сборник сатир “Метла адатов”. Успех её был так велик, что — неслыханное тогда в Дагестане дело! — тираж тут же пришлось повторить. Стезя сатирика никогда не была лёгкой. Но особенно нелёгкой была она в исторических условиях 30-х годов. В годы, когда некоторые художники слова склонялись перед силой обстоятельств и, не чувствуя в душе радости, слагали одни гимны радости, Цадаса был верен себе. Обиды и боли за себя и за трудности, переживаемые народом, конечно, оставляли шрамы на его сердце, ибо сердце поэта — легко ранимая цель... Но с тем, что считал должным искоренять, он героически боролся и “метлу” свою не выпускал из рук, не сменил на кисточку, рисующую лишь розовой краской».
Вскоре представители народов Страны гор собрались на Первый Вседагестанский съезд советских писателей. Это было знаменательное и волнующее событие. Поэты и писатели, разве что слышавшие друг о друге, наконец встретились и восславили единство Дагестана.
Среди собравшихся творцов было и трое почти уже классиков: Гамзат Цадаса, Сулейман Стальский и Абдулла Магомедов. У всех были изданные на родных языках книги, а русские переводчики делали их известными за пределами республики.
«Вот в этом-то году, — писал Цадаса, — Гамзат и встретился впервые со своими двумя соратниками: Сулейманом Стальским и Абдуллой Магомедовым — народными поэтами Дагестана. Три дагестанских певца прогуливались по улицам Махачкалы, будто кони, запряжённые в одну упряжку. И на заседаниях они были неразлучны, словно созвездие. Один лезгин, другой кумык, третий аварец — три певца, и ни один не знает языка другого. Но друзья не растерялись. Они придумали свой, понятный им язык: во время бесед так размахивали руками, словно были заправскими дирижёрами».
Новые друзья и кунаки Цадасы были замечательными поэтами, выросшими из духовных глубин своих народов. Как и сам Гамзат, они боролись за новую жизнь своих народов, отвергая всё старое и отжившее. Суть своей поэзии Сулейман Стальский объяснял просто:
Одним из главных организаторов съезда был Эффенди Капиев. Выросший на Ставрополье, он прекрасно знал не только родной лакский, но и русский и кумыкский языки.
Он собирал фольклор, переводил на русский дагестанских поэтов.
«Эффенди Капиев был неутомимым искателем, вдохновенным первооткрывателем древних песен дагестанских горцев, произведений и жизнеописаний классиков дагестанской поэзии: Махмуда, Батырая, других известных и малоизвестных певцов, — писал Расул Гамзатов. — Наконец, он первым открыл для всей страны своих современников, народных поэтов Сулеймана Стальского, Гамзата Цадасы, Абуталиба Гафурова. Дагестанцы всегда благодарны Эффенди Капиеву за книги “Песни гор” и “Резьба по камню”, ставшие для них и для многих других настольными. До Э. Капиева песни горцев без основания и предвзято относили к некоей условной восточной поэзии, считая их излишне слащавыми, слезливыми, цветистыми. Во-первых, я отвергаю такое мнение о поэзии Востока. Во-вторых, Капиев показал и доказал, что древняя поэзия Дагестана в целом, и каждого из его народов в отдельности, существует как творчество самобытное, неповторимое. Он подчеркнул национальное начало этой поэзии, которое сочетается с общечеловеческим».
Выступая на съезде, Капиев призывал повышать качественный уровень литературы.
«На этом съезде наряду с горячими, достойными выступлениями звучали нотки о беспомощности, слабости письменной литературы республики, — писал Расул Гамзатов. — Одни хотели выгоды от молодости нашей литературы, другие просили скидки на малочисленность наших народов, третьи ссылались на позднее развитие нашей культуры. Вот тогда встал молодой пламенный Эффенди Капиев. Он вышел на трибуну и провозгласил: “Золотое детство дагестанской литературы прошло. Да здравствует зрелость, и никаких скидок”. С тех пор под этим девизом проходят все съезды писателей».