— Все, пора тебе завязывать с Фоллаутами, — сказал Звездочет.

— На дорогу смотри лучше, — сказал Ян.

— Что же это за игра? — спросила Ирма. — Стратегия? Ролевка? Шутер? Любовные приключения?

— Все вместе. Для мальчиков — войны, для девочек — свадьбы. Младшим сладости, старшим — пряности. На все тайности, на все странности… процитировал Ян. — Кто-то играл за Сталина и Черчилля во время Второй Мировой, а кому-то и детективного сюжетика за глаза хватает, или любовной интрижки.

— Такая игра никому не нужна, она же ничем не будет отличаться от реального мира, — влез Звездочет.

— Игра отличается от реального мира прежде всего тем, что это игра. В любой момент можешь бросить или переиграть. Любая ошибка исправима, в отличие от реальности. Игрок может расслабиться. Вот что в игре самое привлекательное. Все остальное второстепенно. Но к ботам, — Ян в упор взглянул на Звездочета, — к тупым ботам это не относится, конечно же. Для них чужая игра — самая настоящая жизнь. Единственная. Так что не умничайте, сударь Звездочет, а смотрите на дорогу.

Звездочет и в самом деле заговорился. Розовая «Ауди» уже оторвалась от нас так далеко, что и не видно за изгибами дороги.

— Здорово, — сказала Ирма. — Вы, пан нетопыть, потрясающе отыгрываете легенду про студенчество у Берна. Но к вампирам мы не приблизились ни на полшажка.

Она подняла лицо ко мне и сказала-выдохнула, почти касаясь губами моих:

— Правда, красавчик?

Ян прищурился, поджал губы. Холодно сказал:

— Умному хватит. А дуракам можно объяснять вечно.

— Я же блондинка, мне можно, — сказала Ирма и картинно захлопала глазами.

— Он на баги намекает, — хмуро сказал Звездочет. — Типа, как в каком-нибудь Фоллауте можно было бросить машину, но багажник, набитый полезным барахлом, переносился вслед за тобой в любую локацию. Причем даже без машины.

— И что? — спросила Ирма.

Я видел ее лицо сильно сбоку. И все-таки мне показалось, что-то в ее лице изменилось. У нее было такое выражение — словно в фильме про трудную жизнь актеров, когда хороший актер играет плохого актера, который неумело играет свою роль…

А может быть, и нет. Звездочет покосился на Ирму в зеркало заднего вида — но ничего такого не заметил, кажется.

— Ну, если наш мир чья-то игра, — сказал он, — то в ней движок должен быть куда сложнее, чем в каком-нибудь Фоллауте. Особенно просчет повреждений у людей. У нас же нет тупой одной единственной полоски хит-пойнтов, у нас-то все сложнее. И если бы наш мир был чьей-то игрой, то пока такой движок сооружали, в нем наверняка тучи багов поселились бы. Какие-нибудь области задания параметров, про которые все под конец работы уже забыли. И если у какого-нибудь бота какой-то параметр при установке вылез в непредусмотренную область, тогда может и глюк возникнуть. Что-нибудь вроде нечувствительности к пулевым ранениям или там колющим ранам. Как раз то, что приписывают вампирам.

— Ну да, — сказала Ирма. — К пулям нечувствительны, а солнечный свет убивает.

— Как раз это-то можно легко объяснить, — сказал Звездочет. — Скажем, для обсчета интенсивного воздействия сета на кожу бота вызывается подпрограмма, которая изменяет тот параметр, из-за левого значения которого бот превратился в бессмертного…