А у меня при виде его светлых, почти белых волос на миг замерло сердце. Топтавшиеся чуть позади худощавый брюнет и стройная блондинка такой реакции не вызвали, хотя показались отдалённо знакомыми. Невзирая на разницу в цвете шевелюр, эта парочка была очень похожа — правильными чертами, большими зелёными глазами, некоторой субтильностью, ростом и даже одеждой. Но главное — выдающейся лопоухостью. И если парень разумно, пусть и не очень успешно, прятал дефект за растрёпанными прядями удлинённой стрижки, то девчонка свои локаторы выставила напоказ, соорудив на макушке конский хвост. Будто гордилась родством с Чебурашкой.

— А это двойняшки: Илья и Лариса Лопухины, — завершил процедуру представления лектор. — Прошу любить, жаловать и ознакомить с обстановкой.

Народ так офигел от говорящей фамилии новичков, что даже сдавленно хихикать начал не сразу, а после до-о-олгой паузы. Поэтому шёпот нашего главного бабника Димки услышали все:

— Та-а-ак, блондя моя! — заявил он. И, ничуть не смутившись, похлопал по месту рядом с собой и громко позвал: — Ларисочка, двигай сюда!

Судя по перекосившемуся рту и недоброму прищуру, «Ларисочка» предпочла бы двигать к Димону исключительно на асфальтоукладчике — так, чтоб прикатать с гарантией. А вот братец её семейной солидарности не проявил: ехидно улыбнулся и подпихнул в спину. Иди, мол, сестрёнка, пока приглашают.

Девчонка гневно фыркнула и гордо уселась в вечно пустующем первом ряду. Илья, печально вздохнув, устроился рядом.

— Люблю строптивых! — прокомментировал Димка мечтательно.

— Тихо! — постучав указкой по трибуне, потребовал Юрий Петрович и отвернулся к доске.

На парту перед новенькой тут же приземлились сразу три записки-самолётика.

Всю эту зарождающуюся борьбу за благосклонность мамзель Лопухиной я созерцала краем глаза, потому что внимание моё было приковано к носителю дурацкого имени Карл. Парень расстегнул куртку, продемонстрировав общественности мускулистый торс, обтянутый футболкой с айсбергом, обежал аудиторию суровым взглядом и уверенно зашагал к ряду у окошка.

Неужели ко мне?

Сердце забилось как в припадке эпилепсии. Щёки заполыхали так, что к ним хотелось срочно приложить пакет со льдом. Хорошо хоть, что никто из группы в мою сторону не смотрел. Пока не смотрел!

Ведь если новенький усядется рядом, то будет один большой «ой!». На него же станут таращиться все наши девчонки. Уже таращатся! Просто пока он до меня не дошёл, я из поля их зрения выпадаю.

Вряд ли удастся с ходу справиться с волнением, а если заметят… Нет, когда заметят неадекватную реакцию… Меня же сожрут! Засмеют! Замучают подколками, причём из лучших побуждений. А то и сводничать начнут.

Вот уж не надо мне такого счастья!

Я попыталась скорчить неприступную физиономию: свела брови, поджала губы. Северов перемены заметил и на миг застыл. Я бы тоже притормозила, если бы мне такую рожу скорчили. Решив закрепить результат, ещё и рюкзак со стола на сиденье переложила показательно. В льдисто-серых глазах парня мелькнуло что-то, очень похожее на обиду.

— Что же вы не садитесь, молодой человек? — вмешался в наш безмолвный диалог лектор. — Вон, в среднем ряду три места. И возле Марии у окна свобо…

— Занято! — перебил препода до тошноты знакомый голос. — Простите, Юрий Петрович! В лифте застряла! Больше не повторится! — скороговоркой протарахтела Илонка Боровицкая, влетая в аудиторию. Она пулей пронеслась мимо обиженного новичка, ещё и пихнув его локтем в бок, и плюхнулась рядом со мной, бесцеремонно спихнув рюкзак на пол. — Привет, Мышка! — прошипела эта гадюка белобрысая. — Как делишки?

У внезапного возникновения давней врагини оказался один неоспоримый плюс — всё моё смущение, весь душевный трепет мигом сдуло. Да и причина этих досадных явлений самоликвидировалась — ушагала на средний ряд.

— Что тебе тут надо? — далёким от дружелюбия тоном поинтересовалась я.