— Может, не сто, но тысяч восемьдесят ты точно потерял, — Арнольд продолжает думать, что добивает меня.

Надо бы его в чувство приводить.

— Нашёл и нашёл, — пожимаю плечами. — Я что, против замены? За меня в университете как раз взялись серьёзно. Ты, говорят, доплату к стипендии получаешь, так что будь добр. Я ж не могу против деканата пойти.

— И велика доплата? — в голосе Арнольда насмешка.

— Не велика, конечно. Но сам должен понимать, если платят хоть что-то, то имеют право требовать, — затем говорю прямо: — Арнольд, ты, пожалуйста, не думай, что сильно меня огорчил. Для меня музыка — всего лишь хобби. Мне заработанного у тебя как раз до конца года хватит. На безбедную студенческую жизнь. Давай с песнями решать. Держи бумаги.

Папахен меня долго тряс с этими документами. Пока баланс на телефоне не обнулил. Но всё-таки подписал и прислал. Через проводника поезда. Обошлось в пятисотку. Это у них минимальная ставка за доставку личной почты. На почтовую службу надежды нет. Они совсем мышей не ловят.

Арнольд минут пятнадцать изучает бумаги. Потом задумчиво кивает и уходит. Возвращается, выкладывает деньги. Как договаривались, шестьдесят тысяч. На репетиции мне разрешают присутствовать. Подозреваю, Арнольду выгодно иметь меня в качестве пугала для новенького саксофониста. Валерой его зовут. Наверняка сказал ему, что если взбрыкнёт, то резервный музыкант у него в наличии. Да мог и не говорить, у того самого глаза есть.

Хм-м, играет неплохо…

— Пожалуй, лучше, чем ты, — в унисон моим мыслям говорит Камбурская, садясь рядом.

Хмыкаю:

— На таком инструменте я сам сыграю лучше, чем я, — у Валеры аппарат классом выше, наверняка дороже раз в пять.

— Так купил бы…

— Нафига? Я ж говорю, я — не профи, мне такой нарядный инструмент ни к чему.

Молчим, слушаем музыку. Борюсь с приступом ревности, когда исполняют моё. С непроизвольным напряжением вслушиваюсь в каждую ноту саксофона. И не могу выделить главного в смеси одолевающих меня чувств. Кроме тяжёлой ревности собственника нарастает тщеславная гордость автора и примешивается придирчивость экзаменатора.

Валера поступает очень правильно. По исполнении спрыгивает со сцены, подходит:

— Виктор, как тебе? Замечания будут?

Арнольд, вижу, косится, делая вид, что ему всё равно.

— Вот в этом месте… — напеваю фразу, выделяя нужное место, — чуть-чуть ниже. Прямо вот, чтобы почти незаметно было.

Немедленно отходит чуток поодаль, исполняет отрывок. Показываю большой палец, киваю. Успокоенный музыкант уходит на сцену, а я чувствую, что меня отпускает. Только авторское самолюбие мурлычет.

— Вить, а что ты там говорил насчёт песен для меня? — бросает Камбурская абсолютно небрежным тоном, но уж больно много её, этой небрежности.