— Вот он! я нашел его! — воскликнул он и направился со своей ношей на прогалину.

Едва успел он выбежать из горящих развалин, как крыша со страшным шумом и треском обрушилась на пылавший костер, задавив все под собою. Осторожно опустив на землю тело отца, молодой человек прислонил его в сидячем положении к стволу большого дерева и с тревогой, с ужасом стал вглядываться ему в лицо.

Старик был мертвенно бледен и глаза у него были закрыты; на груди виднелось несколько глубоких ран, из которых ручьями лила кровь.

— Слава Богу! Он жив! — прошептал Лоп.

Дон Рафаэль только вздохнул и стал поспешно перевязывать раны отца, стараясь остановить кровь и тем самым, если возможно, вернуть его к жизни. Да, тот был еще жив, хотя сердце его чуть слышно билось и тело казалось совершенно безжизненным.

Дон Лоп сбегал и зачерпнул воды в реке.

Тем временем пожар стал постепенно стихать, так как пламя уже не находило себе более пищи. Огненные языки не взвивались уже, как раньше, высоко к небу, а, точно алчные звери, лизали обуглившие камни фундамента.

Более четверти часа молодые люди растирали отца, все время смачивая ему холодной водой голову. Кроме того, дону Рафаэлю с помощью брата удалось, наконец, разжать концом своего ножа зубы старику и влить в рот несколько капель водки.

Спустя немного, безжизненное тело старика чуть заметно вздрогнуло, и слабый вздох вырвался из его груди, а вскоре затем он полуоткрыл глаза.

Это обнадежило его сыновей, и они еще усерднее стали хлопотать, стараясь привести его в чувство.

Однако, ни тот, ни другой не обманывали себя относительно безнадежного положения старика: они отлично понимали, что если даже он и вернется к жизни, то не на долго, что смерть его может быть отсрочена всего на несколько часов, даже, быть может, всего на несколько минут. Они уже видели слишком много ран, чтобы не узнать с первого взгляда, что все признаки близкого разложения были уже на лицо — но ведь и один час, и даже несколько минут, если только больной нашел бы в себе достаточно силы, чтобы сказать несколько слов, имели для его сыновей громадное значение: он может сказать им своих убийц, может навести их на след, с тем чтобы они могли отомстить за него. Он может также сказать им и об Ассунте, и о донне Бените, судьба которых им стала неизвестна.

Потому-то они с болезненным нетерпением ожидали, когда раненный, наконец, придет в себя.

Старик раскрыл глаза. На этот раз взгляд его был ясный, осмысленный; он обвел их кругом с выражением кроткого сожаления, но потом, мало-помалу, взгляд становился более сосредоточен и когда, наконец, он остановился на сыновьях, стоявших на коленях по обе стороны подле него, лицо у него как будто прояснилось и нечто, похожее на улыбку, озарило на мгновение бледные черты умирающего.

— Рафаэль, Лоп, дети мои! — прошептал он слабым голосом.

— Отец! отец! — горестно воскликнули оба.

— Поздно дети, поздно! Ах, зачем я не верил вам?! — старик смолк и затем продолжал, помолчав немного. — Да будет воля Господня! Так оно и должно было быть!

— А мать наша? А сестра?.. — спросил дон Рафаэль замирающим голосом.

Лицо старика озарилось, взгляд метнул искры.

— Они спасены, я надеюсь, — сказал он, — о, негодяи приняли все меры предосторожности, но я все таки обошел их! Правда они убили меня, но замысел их не удался: того, чего добивались, они все-таки не достигли! — он смолк и долгое время не мог произнести ни слова.

— Пить! — сказал старик, немного времени спустя, — дайте глоток refino, мне нужны силы!