Поверь, дочь моя.

Бода жмется подальше от обперьенной девочки. «Юнайтед» забивают еще один. 4:2. Прощай, финал. Синие перья падают в отчаянии, свисток провозглашает конец первого тайма. Играет оркестр.

Что теперь? Разум Боды в смятении.

Может, поговорить с виртовкой?

– Ты знаешь Койота? – спрашивает Бода. Кажется, полжизни прошло, пока она задавала вопрос.

Девочка просто смотрит на нее; в глазах еще мелькают пасы и фолы только что прерванной игры.

– Да, я знала его, – отвечает она.

– Близко?

Чего ты ждешь от этого разговора, Бода? Того, что будет легче?

– Шизовый песопарень был Койот, – говорит девочка.

– Вроде бы вполне нормальный, – говорит Бода, надеясь на возражения. Возражения не следуют, и Бода продолжает: – Вы родственники?

– Нет, просто друзья, – отвечает девочка. – Вот Карлетта – да. – Она гладит собакодевочку. – Карлетта – его дочь.

– Правда?

Тень Боды как ломкая шелуха от такой близости Вирта. И это все, ради чего она приехала в город? Встретиться с двумя девочками: одной из перьев, другой из собачьей плоти? Она думала встретить каких-нибудь подпольщиков, друзей Койота, повстанцев, которые выведут ее на Колумба.

– Ты дронт, да? – говорит девочка. – Я вижу пустоты вместо частей, которые должны принимать перья.

– Как тебя зовут? – спрашивает Бода, заглушая в себе эмоции.

– Меня – Блаш, – отвечает девочка. – Мне двенадцать лет. Теперь ты скажи.

– Что? Сколько мне лет?

– Как тебя зовут, глупая.

– Белинда, – Бода говорит первое, что пришло на ум, чтобы не раскрывать себя.