Еще и эти «дьявольские» припадки… Самое главное сейчас – это научиться контролировать эти вспышки, чтобы, в идеале, никто о них не знал даже. Иначе найти свое место в Англии будет очень непросто.
Джон подумал, что любого другого такое положение повергло бы в уныние – но он почему-то на самом деле его не ощущал. Это молодость, решил он. Молодость и свойственный ей чертов оптимизм. Ведь ему не было еще и тридцати. А значит, если он не помрет в этой душегубке, то впереди еще как минимум столько же и – кто знает, может быть, все наладится?..
Уже на следующий день он понял, что ему просто невыносимо так лежать. По-хорошему, ему нужно было бы полежать примерно неделю. Но он видел, как сбиваются с ног сестры милосердия, в том числе Джейн и Лаура, ухаживая за больными. Слышал стоны людей, которым наверняка мог помочь. И самое главное: работа отвлекла бы его от страшных видений той битвы – кажется, единственного, что он на самом деле помнил…
Но было и то, что его удерживало. Раненая, непослушная рука. Каждый раз, пытаясь сжать и разжать пальцы, морщась от боли, он все отчетливее понимал, что хирургом ему уже больше никогда не быть… Ничего, открою частную практику, утешал он себя – но утешением это было почему-то слабым…
Справа от него лежал раненый драгунский офицер, совсем еще молоденький, слева – старик-каптенармус с пробитой головой. Старик не мог разговаривать и изъяснялся жестами, поэтому Ватсон так и не понял, что же с ним произошло. Кажется, недалеко от него произошел взрыв, и осколок снаряда застрял у него в голове… Ватсон ободряюще улыбался ему, а про себя недоумевал, как этот далеко не молодой мужчина еще жив.
С драгунским офицером они разговорились. Это именно он повис на Ватсоне, когда у того снова начались видения и он целился в медсестру. Звали его Джеймс Кортни, был он «кровь с молоком» и, вроде бы, шел на поправку. У него было перевязан живот – в него попала дробь. О ране своей Джеймс Кортни поначалу рассказывал, романтически затуманивая взор и бросая уклончивые фразы типа «да, тогда было очень жарко», «многие не забудут тот день» – но как-то, когда рядом не было сестер милосердия, признался Ватсону, что обстоятельства ранения были не столь героическими.
Молодой офицер добивался одной хорошенькой сестры милосердия в Индии и как-то, когда их отряд сопровождал госпиталь при переходе из одного населенного пункта в другой, предложил подарить ей красивый цветок, увиденный на вершине небольшого холма, мимо которого они проезжали. Реакцию девушки на предложение Ватсон из рассказа не понял, но Кортни лихо вскарабкался на холм, где вместе с цветами обнаружил собиравшего какую-то траву местного мальчика. Тот, хоть и находился довольно далеко, схватил лежавшее рядом ружье и разрядил в драгуна. От неожиданности Кортни поскользнулся и поэтому принял дробь не во все тело, а только в живот, после чего кубарем скатился вниз, как раз к ногам сестры милосердия – кстати, в полете успев сорвать заветный цветок. Юнца и след простыл, а из драгуна предмет его обожания повытаскивала дробь…
Честно говоря, Ватсона беспокоили оба его соседа, но на его настойчивые просьбы осмотреть их они махали рукой – старик в прямом смысле слова, а Кортни – говоря, что здоров как бык. Более того, как-то раз драгун прямо спросил, не будет ли доктор против, если он приударит за «сестричкой Джейн». Ватсон против не был, и Кортни отсалютовал ему:
– Клянусь, уже завтра она будет моей!
Завтра для него не настало.
Утром Ватсон, проспавший десять часов как убитый после снотворного, увидел, что места справа и слева от него пусты. Джейн со слезами поведала ему, что старик просто не проснулся, а молодого драгуна всю ночь била лихорадка, а под утро он умер… Оказалось, что сестра милосердия, которой он такой ценой добыл цветок, допустила заражение крови…
После этого Ватсон понял, что он не может просто так лежать – благо что проведенное в покое время помогло ему восстановить силы. С помощью Джейн и Лауры он поднялся и начал обход больных. Так началось его непрекращающееся дежурство…
Он ощущал, что работа для него теперь – это необходимость. И после этого, казалось, часами осматривал людей, промывал раны, поил, натирал, говорил ободряющие слова. Лаура и Джейн стали его ассистентками, поднося материалы, инструменты, лекарства… Раненая рука адски болела, заставляя делать перерывы в работе. Но он не растягивал эти перерывы надолго. Он видел, что благодаря их усилиям людям становилось лучше. Но видел и то, что до него их лечили из рук вон плохо.
Очень помогло, что капитан наконец отдал распоряжение переместить раненых наверх, на палубу. Теперь они могли дышать свежим воздухом.
Ватсон и сам ощущал, что ему лучше. В перерыве между перевязками он подошел к перилам, чтобы посмотреть на серую водную гладь. И тут же отскочил, скривившись от боли: нечеловеческой красоты русалка, вся в ярких огоньках, манила его…
Ватсон отдышался, огляделся. Кажется, никто не видел этого прыжка, только Лаура и Джейн, уже привыкшие к этим его вспышкам, с тревогой смотрели на него… Он успокаивающе им кивнул.
После этого Ватсон к перилам не подходил, стараясь все больше внимания уделять больным.
…Беда пришла неожиданно: в один из дней задул восточный ветер с хлестким дождем. Невысокий юркий помощник капитана забежал на палубу: