Она не представляла, как оправдаться. Да и зачем? Тони ранил ее очень глубоко, и не было желания улаживать конфликт. Хотелось довести его до безысходности. Проверить мир на прочность. И разочароваться, когда чуда не произойдет.

Джун специально начала нервно тереть правое запястье и пролепетала:

– Я не знаю, как это вышло, Тони. Честное слово, глупая случайность. Я записала видео ради шутки, чтобы показать Уитни… Я не знала, что она отнесет камеру Фрэнку. Правда.

Джун не сомневалась, что в деле замешана Уитни. Конечно, кто же еще. Искательница справедливости, которая заехала по лицу Крису за то, что обидел ее кузена. А потом обидела кузена за то, что распустил руки с Джун.

Уитни, наверное, утром случайно посмотрела запись. Может, с зарядки снять решила. А видео оборвалось на такой провокационной ноте, что только бессердечный человек не вступился бы за Джун.

Тони скривил губы, ухмыльнувшись. Поверил, что она все подстроила. Естественно. Показать запись болтливой Уитни – то же самое, что показать всему миру.

Ну и пусть. По крайней мере, Тони не будет торжествовать, считая, что отравил малышке Бэмби существование. Вчера, прогоняя ее, он заявил, будто она победила. А сам уже тогда знал, что победила она только в битве, проиграв войну. Проиграв свою жизнь в этом городе.

Паркеры – одна из самых влиятельных семей здесь. Мистер Уиллоби никогда не возьмет Джун на работу. Никто не возьмет, если миссис Паркер ненавязчиво на это намекнет. А снова просить Фрэнка о заступничестве Джун не собиралась. Конечно, опекун мог заставить местное общество закрыть глаза на ее происхождение. Но даже Фрэнк не мог заставить других… полюбить ее. Что поделать. Не его вина, что малышка Бэмби не подходила этому часовому механизму.

Сейчас она была искренне благодарна Уитни за медвежью услугу. Благодаря ей, Джун нанесла удар одновременно с Тони, и единственное, чего она не могла простить себе, – блеска разочарования в глазах Фрэнка.

Неподдельного – впервые за все годы – разочарования в них обоих.

– Свободны, – отпустил опекун и протянул ей письмо. Она не хотела брать, но пришлось, и конверт обжег ладонь, вспышкой возрождая забытый кошмар в воспаленном мозгу.

…Залитый кровью отец, и его испуганный, жуткий взгляд за минуту до смерти. Его рука, остервенело стиснувшая правое запястье Джун, так что следы целый месяц сходили. Его последние слова, навсегда затянувшие удавку у нее на шее:

– Я так ждал тебя, детка…

– Меня в школе задержали… я бы успела, но меня задержали.

Ее первая ложь, порожденная неподъемным чувством вины. Ложь, которая въелась клеймом в запястье и с тех пор горела там всякий раз, когда с губ срывалось вранье.

Джун резко втянула воздух и стиснула челюсти.

Нет, нет, нет. Прошлое в прошлом. Это пройденный этап. Никто не заставит ее вернуться туда. Она закрыла дверь и потеряла ключ. Порвала письмо и выбросила.

Тони первым вышел из кабинета. Джун – следом. Не было слов, чтобы выразить эмоции. Не было сил, чтобы простить.

– Как ты живешь с собой? – устало спросил Тони и вдруг протянул к ней руку. Провел большим пальцем по ее губам, с силой сминая. Поморщился, как от боли, и выдохнул: – Ненавижу тебя.

– Я ненавижу тебя сильнее, – пряча письмо за спину, ответила она.