Когда Рэли в конце 1581 г. прибыл в Лондон, шла интенсивная подготовка к свадьбе Елизаветы с герцогом Анжуйским. «Королева-девственница» на этот раз, казалось, серьезно решила прекратить сильно затянувшееся девичество.
Герцог Анжуйский, сын французского короля Генриха II и Екатерины Медичи, был братом Генриха III, находившегося тогда на французском престоле. Герцог был на двадцать лет моложе королевы, но, несмотря на молодость, производил отталкивающее впечатление: тщедушное существо с лицом, изрытым оспой, с приплюснутым, искривленным носом. Нидерланды выбрали герцога Анжуйского своим правителем, надеясь па помощь Франции в борьбе с Испанией. Поэтому матримониальные намерения Елизаветы должны были бы насторожить Филиппа II. Но он не волновался, ибо не верил в серьезность сватовства Елизаветы, полагая, что это очередной политический маневр, предпринятый ею именно с целью напугать его. Так оно и получилось в конце концов.
Но пока подготовка к свадьбе шла полным ходом. Опишем сцену, где должен был состояться этот спектакль.
Дворец королевы в Весминстере стоял на левой стороне улицы, которая сейчас называется Уайтхоллом, и внешне напоминал колледж в Оксфорде или Кембридже.
В начале улицы размещался Шотландский двор со своими службами — пекарней, кладовой пряностей, птичником, дровяным складом. Все это находилось в ведении гофмаршала сэра Джеймса Крофтса, который, кстати сказать, был испанским шпионом.
Рядом с «Шотландией» был вход во дворец, весьма похожий па вход в другой дворец того времени, Сент-Джеймский. Войдя в ворота, посетитель попадал в большой двор, где высился главный зал — здание с окнами, расположенными высоко над землей. Внутри помещения нижняя часть стен была затянута гобеленами. Здесь устраивались обеды, ужины, изредка — театральные представления. Коридор, куда выходили двери главного зала, вел в дворцовую церковь, из которой по Уайтхолльской лестнице можно было спуститься к реке, где находились прогулочные лодки.
Главный зал соединялся с комнатой приемов, большой, с высоким позолоченным потолком, украшенным датами сражений. Сюда королева и ее советники обычно прибывали к вечеру. В присутствии почти всего двора Елизавете представляли послов за официальных гостей.
За комнатой приемов находился королевский кабинет, где Елизавета завтракала, обедала и ужинала с приближенными дамами и полдюжиной фрейлин, одетых в белое. Фрейлины, молоденькие и хорошенькие, должны были уметь петь, играть на каком-нибудь инструменте, а то и на двух, говорить на нескольких языках, танцевать, поддерживать беседу, игратд» в карты, вышивать, готовить одно-два вкусных блюда и, несмотря на похотливость придворных, оставаться девственницами. Королевские фрейлины, говорил впоследствии Рэли, были «подобны ведьмам: могли причинить вред и ничего хорошего ждать от них не приходилось». Они сплетничали о тайной жизни королевы — в той мере, в какой она была им известна.
Рядом с кабинетом были королевские покои. Спальня с низким позолоченным потолком была довольно темной, с единственным окном. Здесь стояла деревянная кровать с инкрустацией, накрытая шелковым покрывалом, и большое мягкое кресло, обитое золотой парчой. К спальне примыкала ванная. Во дворце была библиотека, где хранились книги на греческом, латинском, французском и итальянском языках, переплетенные большей частью в красный бархат. Почти в каждой комнате дворца имелся один или два музыкальных инструмента.
Множество дворян и дворцовой челяди охраняли королеву или прислуживали ей. Ее личные телохранители — 140 человек — были одеты в форму, которую и поныне носят стражники лондонского Тауэра. Капитаном дворцовой стражи был сэр Кристофер Хеттон. Во дворце жили также дворяне, которых называли «пенсионерами». С позолоченными алебардами они сопровождали королеву во время процессий и составляли большинство участников турниров, которые устраивались два-три раза в год. После того как в 9 часов вечера раздавалось «Всем спать», личные телохранители занимали комнату приемов и устраивались там па ночлег. Пажи, грумы, гонцы, не говоря уже о множестве слуг самих придворных, одетых в ливреи своих хозяев, толпились в двориках, в устланных циновками коридорах и в залах. Штат дворца королевы насчитывал 1500 человек. Большинство дворян, занимавших придворные должности, кормили обедом и ужином, а тех, кто жил здесь постоянно, обеспечивали также элем, свечами и топливом.
Дворцовое хозяйство находилось в ведении гофмаршала, но все остальные дела двора вершил лорд-гофмейстер граф Суссекский. Он контролировал весь штат — от капитана стражи до крысолова, принимал петиции на королевское имя, ведал приемом послов, устройством шествий и празднеств. По его приказу за несколько месяцев до возвращения Рэли в Лондон был сооружен временный банкетный зал, который напоминал шатер: между столбами была натянута раскрашенная парусина. Места для гостей располагались ярусами, с потолка свисали гирлянды листьев, в которых порхали и пели птицы. Он стоял неподалеку от дворцовых ворот и фасадом выходил на улицу.
Через дорогу было ристалище. Специально для увеселения «лягушонка» на ристалище приводили медведей и мастифов из балагана, расположенного за рекой, где по средам и воскресеньям устраивалась травля, собиравшая уйму народа. У медведя зубы были затуплены; когда первый из мастифов уставал, на зверя напускали следующего. Искусство балаганщика заключалось в том, чтобы доставить удовольствие аудитории борьбой не на жизнь, а на смерть и успеть вовремя разнять животных, орудуя железными прутами, дабы иметь возможность повторить представление.
Королева наблюдала эти зрелища с галереи, куда она переходила через мостик над Гольбейнскими воротами.
Справа от Гольбейнских ворот располагались спортивные площадки дворца: главный крытый теннисный корт, похожий на готическую часовню, — он стоял там, где сейчас находится казначейство, еще один крытый теннисный корт и два открытых, аллеи для игры в шары, площадка для бадминтона и арена для петушиных боев. Позади расстилался Сент-Джеймский парк с искусственным озером. В те времена в парке водились олени.
Слева от Гольбейнских ворот был королевский сад, где на раскрашенных постаментах стояли скульптурные изображения животных и бил фонтан. В саду были сооружены солнечные часы.
Владычица этого дворца была высокого роста и плотного телосложения. Как отмечали современники, «каждое ее движение было исполнено королевского величия. У нее было привлекательное, несколько продолговатое бледное лицо, с живыми и приятными, но близорукими глазами. Настоящий цвет волос — рыжевато-золотистый. Особенно красивы были руки, которые она старалась выставлять напоказ». Она хорошо играла на вёрджинеле[9] и на лютне, грациозно танцевала павану и гальярду (старинные бальные танцы), любила английские танцы, бегло говорила по-латыни, на французском и итальянском, читала на греческом. Разговаривала отрывисто, была властной и не терпела, чтобы ей противоречили, прекрасно произносила публично речи. Была находчива и остроумна. Любила окружать себя выдающимися мужчинами, но держала их в повиновении, доверяла лишь собственному суждению, была чрезвычайно скупа, щедро награждала только своих фаворитов, но из чужого кармана. Ее любовные похождения шокировали католическую Европу.
Во дворце одно празднество сменялось другим. Как-то королева в присутствии всего двора сняла с пальца кольцо и надела его на палец герцога Анжуйского.
Время шло, а решающего события все не происходило. Бесплодно прождав три месяца, герцог покинул Англию. Елизавета, эта комедиантка на троне, прекрасно сыграла роль невесты, которой приходится разлучаться с любимым женихом. Она проводила герцога до Дувра и пролила немало слез, прощаясь с ним. Блестящей свите своих дворян во главе с графом Лейстером она приказала сопровождать герцога до Антверпена. В Нидерландах герцог Анжуйский принял управление Соединенными провинциями и стал называться герцогом Брабантским. Но его правление вызвало столь сильное недовольство голландцев, что он вынужден был покинуть страну и уехать во Францию. Герцог больше не пытался свататься к английской королеве. В 1584 г. он умер в Париже.
Рэли находился в свите графа Лейстера. Слухи о его близости с Елизаветой распространились уже за пределы Альбиона. Поэтому принц Оранский выбрал именно Рэли, а не кого-нибудь другого для конфиденциального разговора, во время которого попросил передать Елизавете, что голландцы уповают на ее защиту.
Благоволение Елизаветы к Рэли после его возвращения из Нидерландов еще более возросло. Однако она не дала ему того, что особенно польстило бы его самолюбию,— государственной должности, на который бы он мог найти применение своей энергии. Не в правилах Елизаветы было назначать своих фаворитов на высокие должности. Возможно, этому препятствовали Берли и Уолсингем, хотя вообще-то, как уже говорилось, она руководствовалась собственным чутьем при выборе министров.