Единственное оружие туземцев — это луки и стрелы. Они посылают стрелы с удивительной силой. «Мы не заметили, — сообщает Флетчер, — что эти люди имеют какое-либо правительство; они живут, как хотят, за исключением того, что объединяются в племена в нескольких своих провинциях, не допускают над собой никакого командования».
11 августа Дрейк приказал всей команде собраться на берегу. Он стоял у открытого входа в свою палатку так, что все его хорошо видели и слышали. С одной стороны около него стоял капитан Винтер, а с другой — капитан Джон Томас. У Дрейка в руках была толстая записная книга. Вот как описывает другой очевидец плавания, Джон Кук, последовавшие за этим события. Флетчер приготовился было сказать проповедь, но Дрейк перебил его: «Нет, полегче, мистер Флетчер, проповедь сегодня буду говорить я сам». Обращаясь к собравшимся, Дрейк сказал: «Господа, я очень плохой оратор, но то, что я скажу, пусть каждый хорошо запомнит, а потом и запишет. За все, что скажу, я буду отвечать перед Англией и королевой, и все это я записал здесь, в своей книге. Так вот, господа, мы здесь очень далеко от нашей родины и друзей и со всех сторон окружены врагами. Стало быть, мы не можем дешево ценить человека, потому что не найдем здесь его и за десять тысяч фунтов. Значит, мы должны оставить все столкновения и разногласия. Клянусь Богом, я прямо с ума схожу, как подумаю о столкновениях между джентльменами и моряками. Я требую, чтобы этого не было. Джентльмены с моряками и моряки с джентльменами должны быть друзьями. Покажем же, что мы все заодно, и не доставим врагу радости видеть наши раздоры. Я хотел бы знать человека, который отказался бы своими руками взяться за канаты, но я знаю, что здесь такого нет. Поскольку джентльмены очень нужны в плавании для управления, я их для этого взял с собой, да и другие соображения у меня на то были, и, хотя я знаю, что матросы, если ими не управлять, — самый на свете завистливый и беспокойный народ, я не могу обойтись без них. И вот еще: если кто-либо желает вернуться домой, то пусть мне скажет; здесь есть «Златоцвет», корабль, без которого я могу обойтись и отдать тому, кто хочет возвратиться. Но чтобы это было действительно домой, а то, если встречу на своем пути, пушу на дно. До завтра у вас хватит времени подумать, но клянусь, что говорю вам правду». Экипаж ответил, что никто не хочет возвращаться, что все они желают разделить его участь. «Тогда хорошо, господа, — сказал он. — Идете ли вы в плавание по доброй воле или нет?» Все отвечали, что идут по доброй воле. «В таком случае, господа, — продолжал Дрейк, — от кого вы хотите получать жалованье?» — «От вас», — был ответ. «Тогда скажите, хотите ли вы получить жалованье сейчас или доверяете мне оставить его у себя?» — спросил Дрейк. «Доверяем вам», — ответила команда. Затем Дрейк приказал эконому с «Елизаветы» сдать ключи, что тот и сделал. После этого, обращаясь к Винтеру, капитану «Елизаветы», Джону Томасу, капитану «Златоцвета», Томасу Худу, капитану «Пеликана», и другим офицерам, сказал, что освобождает их от обязанностей. Винтер и Джон Томас спросили Дрейка, за что он сместил их. Тот ответил, что вина их совершенно очевидна.
Дрейк сказал, что все были свидетелями преступления, совершенного Томасом Доути, в котором тот полностью признался. А ведь он очень доверял Доути, тот был его правой рукой. Это все знают. «Королева приказала ему, — сказал Дрейк, — никому не рассказывать о цели плавания, особенно лорду Берли. А Доути выдал план путешествия лорду Берли, вы слышали, как он сам в этом признался. Но даю слово джентльмена, что больше казней не будет. Я больше ни на кого не подниму руку, хотя есть здесь такие, которые этого заслуживают». «Есть люди, — продолжал Дрейк, — старающиеся мне повредить. Они распространяют слухи о том, что на это путешествие дали деньги мистер Хеттон, сэр Уильям Винтер и мистер Хокинс. Но я хочу рассказать вам, как было на самом деле. Лорд Эссекс написал обо мне государственному секретарю Уолсингему как о человеке, который лучше, чем кто другой, может сражаться с испанцами, имея в виду мой опыт и практику. Уолсингем встретился со мной и рассказал, что ее величество, оскорбленная испанским королем, желает отомстить ему. И он показал мне план действий, прося под ним подписаться. Но я отказался это сделать, потому что Бог может отозвать ее величество к себе, а ее наследник вдруг заключит союз с королем испанским, и тогда моя подпись будет меня уличать. Вскоре королева потребовала меня к себе и сказала приблизительно так: «Дрейк, дело в том, что мне хотелось бы отомстить королю Испании за нанесенные мне обиды». Потом добавила, что я единственный человек, который может это сделать, и она хочет выслушать мой совет. Я ответил ее величеству, что в самой Испании мало что можно сделать и что лучшее место для нанесения удара испанцам — это их Индия».
Затем Дрейк показал запись королевы на пай в 1000 фунтов и привел ее слова, что, если кто-нибудь из ее подданных сообщит об этом испанскому королю, тому не сносить головы.
Дрейк заключил свою речь словами; «И теперь, господа, подумайте о том, что мы сделали. Мы сейчас столкнули между собой трех могущественных государей: ее величество, короля испанского и короля португальского. Если наше плавание не завершится успехом, мы не только будем посмешищем в глазах наших врагов, но также станем навечно огромным пятном на лице нашей святой родины». После этого Дрейк сказал, что прощает всех офицеров, и предложил им приступить к исполнению их обязанностей.
17 августа корабли Дрейка снялись с якоря. Двухмесячное пребывание в порту Святого Юлиана закончилось. В путь отправилось всего три корабля: «Пеликан», «Златоцвет» и «Елизавета». Дрейк не любил больших флотилий. Это затрудняло плавание. Много времени тратилось на поиски судов, которые во время штормов и туманов отделялись от остальной флотилии. «Лебедь», как говорилось выше, был уничтожен еще в мае, а перед отплытием из порта Святого Юлиана было уничтожено захваченное испанское судно «Мария».
20 августа показался мыс Девственниц, или мыс Девственной Марии, как называли его испанцы. Это был, как замечает Флетчер, огромный серый утес, о который разбивались волны, казавшиеся струями, выпускаемыми китами. Это был торжественный момент для Дрейка. Мимо мыса Девственниц Дрейк должен был войти в океан, увиденный им впервые пять с половиной лет назад с высокого дерева в панамской саванне. Дрейк приказал всем кораблям спустить марсель в честь английской «королевы-девственницы». Вслед за этим в честь фаворита этой девственницы поневоле — Христофора Хеттона, в гербе которого была лань, — Дрейк приказал переименовать флагманский корабль «Пеликан» в «Золотую лань». По сообщениям да Сильвы, корабли Дрейка шли весь остаток дня и весь следующий день вдоль мыса Девственниц и, обогнув его 22 августа, стали на якорь у входа в Магелланов пролив.
На следующий день Дрейк, пользуясь попутным ветром, вошел в пролив. Со времени плавания Магеллана лишь двум мореплавателям удалось его пройти. В 1525 г. это сделал испанец Гарсия де Лоайса, а в 1540 г. — его соотечественник Алонзо де Камарго.
Проход через Магелланов пролив представляет серьезные трудности. Ширина пролива в наиболее узких местах не превышает трех миль. Пролив очень извилист, и, проходя через него, надо часто менять направление. Берега гористы. «С очень высоких, покрытых льдом гор, — пишет Флетчер, — дуют сильные и холодные ветры, и кажется, будто каждая гора шлет свой особый ветер. Иногда он дул нам в спину и гнал нас вперед, иногда то с левого, то с правого борта, иногда относил за час назад на такое расстояние, которое мы проходили за несколько часов. Но хуже всего было тогда, когда два или три этих ветра дули одновременно с такой силой, что образовывались смерчи, или, как говорят испанцы, торнадо, и начинался страшный ливень. Кроме того, море в проливе так глубоко, что невозможно стать на якорь».
Но на низких склонах гор, там, где не было ветра, замечает Флетчер, температура воздуха такая, как в Англии в летнее время; сами склоны покрыты пышным лесом, трава густая и сочная, много красивых цветов.
24 августа корабли подошли к трем островам в северной части пролива, где было великое множество тюленей и пингвинов. Там англичане остановились на два дня, убив за это время две тысячи тюленей и много пингвинов в запас и набрав свежей воды. Дрейк, верный своим правилам, распорядился о высадке людей на сушу для отдыха. Выбрали самый крупный из островов. Дрейк назвал его островом Елизаветы в честь своей государыни.
Другой остров получил название в честь св. Варфоломея (был как раз день этого святого), а третий — в честь Св. Георга, покровителя Англии. На острове Елизаветы Дрейк встретил туземцев, «любезных и сердечных людей», так отметил Флетчер. Некоторые из них были одеты в звериные шкуры, но большинство были голыми. Тела их были разрисованы. У мужчин вокруг глаз были нарисованы красные круги, а на лбах — красные черточки. У женщин на шее и руках были украшения из белых ракушек.
Люди эти, пишет Флетчер, постоянно передвигаются с места на место, с острова на остров, оставаясь на одном месте до тех пор, пока могут там кормиться. Поэтому постройки, где они живут и складывают свой скарб, у них легкие, похожие на садовые беседки в Англии. Для грубых дикарей их утварь кажется сделанной искусно и даже изящно. Многие предметы обихода изготовлены из коры деревьев. Лодки они также делают из древесной коры. Они их не смолят и не конопатят, а сшивают полосками тюленьей кожи. Все предметы обихода они делают с помощью остро заточенных больших раковин. «За все время нашего путешествия, — отмечает Флетчер, — мы не видели лодок, столь изящных по форме и пропорциям». На лодках туземцы путешествуют с острова на остров, перевозя на них свои семьи.
26 августа корабли покинули остров Елизаветы. Теперь начиналась самая опасная для плавания часть пролива. Путь был очень извилист. Дули сильные ветры. Надо было искать проход к океану среди множества островов, отделенных друг от друга бесчисленными протоками. Наконец, 6 сентября корабли вышли в Тихий океан. Дрейк торжествовал: сбылась его мечта «пройти по этому морю на английском корабле». Он взял курс на северо-запад, к берегам Перу.
Предоставим теперь опять слово Флетчеру. «7 сентября, на второй день после нашего выхода в Южное море (некоторые называют его Mare pacificum[3], но для нас оно было скорее Mare furiosum[4]), разыгралась такая страшная буря, какой никто из нас не видел. Она началась ночью. Когда наступило утро, мы не увидели солнечного света, а ночью не видели ни луны, ни звезд. И это продолжалось 52 дня. Шторм не ослабевал день ото дня, а наоборот, усиливался. 30 сентября, ночью, мы потеряли из вида «Златоцвет». Целый месяц, с 7 сентября по 7 октября, мы не видели земли. Ветер отогнал нас назад к 57° ю.ш. Потерялся и вице-адмиральский корабль «Елизавета». Ветер был такой силы, что казалось, дуют все ветры земли одновременно. Казалось также, что все тучи на небе собрались в одном месте, чтобы обрушить на нас ливень. Корабль наш то подкидывало, как игрушку, на гребни гигантских волн, то с такой же стремительностью бросало в морскую бездну. Иногда были видны очертания гор, и это наводило на нас ужас, потому что ветер гнал корабль прямо на них. Потом они исчезали. Наши якоря, как вероломные друзья в минуту опасности, не хотели служить нам; словно охваченные ужасом, они скрывались в пучине, оставляя неуправляемый корабль и беспомощных людей в бушующем море, которое играло им, как ракетка мячом».
Шторм продолжался до 28 октября. За это время «Золотую лань» отнесло к югу на 5°. Дрейк опять попал в места, которые он оставил около двух месяцев назад. Шторм стих так же неожиданно, как и начался. Дрейк сказал своим спутникам, что видит особую милость Божью в том, что они опять попали сюда и должны теперь исследовать ту часть страны, которая находится к югу от Магелланова пролива. На всех картах того времени показывалось, что пролив отделяет южную оконечность Америки от огромного континента, называемого Terra Australis Incognita[5], простиравшегося на юг до Южного полюса и на запад до Новой Гвинеи. Дрейк установил, что к югу от Магелланова пролива находится не огромный материк, а группа небольших островов, за которыми опять начинается необозримый водный простор. «Золотая лань» достигла мыса Горн. Там Дрейк и его спутники высадились и провели два дня. Пастор Флетчер отправился к самой южной точке острова. Там, достав из принесенного с собой мешка инструменты, он выбил на большом камне «имя ее величества, название ее королевства, год от Рождества Христова и день месяца». «Мы, — пишет Флетчер, — покидали самую южную из известных земель в мире… Мы изменили название этой южной земли с Terra Incognita (так действительно было до нашего прихода сюда) на Terra Hunc Bene Cognita[6]». Дрейк дал всем островам общее название — Елизаветинские.
30 октября «Золотая лань» вновь пошла к перуанским берегам, где у 30° ю.ш. Дрейк еще до выхода в Тихий океан назначил сбор всех кораблей в случае, если они потеряют друг друга. Погода была прекрасная. В Южном полушарии в это время наступает лето. Океан был спокоен, небо безоблачно. 25 ноября «Золотая лань» бросила якорь у острова Мучо, расположенного на 39° ю.ш.
Вечером Дрейк, сопровождаемый офицерами и матросами, высадился на берегу. Индейцы, населявшие остров и бежавшие туда от преследования испанцев, встретили англичан дружелюбно. Они принесли в подарок англичанам фрукты и двух жирных баранов. Дрейк тоже дал им подарки и сказал, что единственной целью его посещения острова было желание приобрести маис, картофель, скот и особенно запастись свежей водой. Индейцы обещали на следующее утро показать ему место, где можно набрать воды сколько угодно. На следующий день ранним утром Дрейк с двенадцатью матросами на шлюпке направился к берегу. У англичан были только щиты и мечи. Никто не ждал опасности, так дружески их накануне встретили индейцы. Когда шлюпка подошла к берегу, Дрейк приказал двум матросам взять бочонки и пойти за водой туда, куда покажут индейцы. Едва матросы отошли от берега, как на них накинулись индейцы и быстро их куда-то увели. Оставшиеся в шлюпке не могли прийти на помощь попавшим в беду товарищам, так как несколько сотен индейцев, прятавшихся, как оказалось, в густых зарослях тростника, растущего на берегу, неожиданно бросились к ним и начали осыпать их стрелами. Щиты не помогали, так как индейцы стояли совсем близко и могли целиться в любую часть тела. Дрейку стрела попала в лицо. Все англичане были ранены, в теле одного из матросов торчало более 20 стрел. Никто бы не спасся, если бы не удалось перерубить мечом канат, которым лодка была привязана к берегу. Сильная волна подхватила лодку и унесла в море. Нападавшие пустили вдогонку англичанам тучи стрел, которые, как пишет Флетчер, «закрыли солнце». Оба борта шлюпки были утыканы стрелами. Когда англичане, обливаясь кровью, подошли к своему кораблю, то увидели, что на воду спускается вторая шлюпка с вооруженными матросами, спешившими на выручку захваченным товарищам. Но на берегу к этому времени собралось не менее двух тысяч индейцев, и те, у кого не было лука, несли копья и длинные дротики с наконечниками, сверкавшими на солнце, как серебро. В середине толпы лежали связанные по рукам и ногам два английских матроса. Вокруг них, взявшись за руки, танцевали индейцы. Подошедшие на шлюпке англичане дали несколько залпов из мушкетов, но не причинили никакого вреда индейцам, так как те, уклоняясь от пуль, успевали ложиться на землю.
Тогда матросы вернулись на корабль и стали просить Дрейка обстрелять собравшуюся на берегу толпу из корабельных орудий. Дрейк отказался это сделать, не желая обострять отношений с коренным населением. Он всегда старался привлекать туземцев на свою сторону, понимая, что это значительно облегчит ему борьбу с испанцами. Дрейк объяснил матросам, что индейцы приняли их за испанцев. Флетчер по этому поводу замечает: «Этот случай враждебности, проявленный островитянами, объяснялся не чем иным, как смертельной ненавистью, испытываемой ими к жестоким врагам-испанцам за их кровавое и тираническое подавление коренных жителей Америки. И поэтому, полагая, что действуют против испанцев (они приняли нас за испанцев еще и потому, что некоторые из наших людей, требуя воды, использовали испанское слово «aqua»), они обратили свою злобу против нас». 27 ноября пополудни «Золотая лань», не сделав ни одного выстрела, снялась с якоря и пошла вдоль побережья.
На корабле не было врача. Главный врач экспедиции умер, а его помощник находился на пропавшей «Елизавете». Поэтому лечением многочисленных раненых занялся сам адмирал, который был сведущ не только в навигации, но и во врачебном искусстве. Все раненые, кроме двух, поправились. Умер канонир Грет Хоувер, получивший 20 ран, и марон Диего, слуга Дрейка, которого он вывез еще из Номбре-де-Диос.