— Как же я тебя ненавижу, Саидов, — произносит она сдавленно. Из светлых озёр вот-вот готовы сорваться крупные капли.

— Ненавидь, — киваю я и приближаюсь к ней ближе. Ногти глубже впиваются в глотку. — Если ненависть — это единственное чувство, которое ты ко мне испытываешь, то пусть будет так. Лучше твоя ненависть, чем безразличие, — тянусь к наплечной кобуре и достаю из нее пистолет. Не отрывая взгляда от лазурных глаз, вкладываю холодный металл ей в ладонь. — Можешь смело пустить мне пулю в лоб, если я еще хотя бы раз посмею тебя обидеть. Хочешь сделать это сейчас? Давай. Лучше я сдохну прямо здесь и сейчас, чем уйду, не получив твоего прощения.

— Ты… ты придурок? — спрашивает она и тихий голос сходит на шепот.

— Я предпочитаю, чтобы ты называла меня балбесом.

Два бездонных океана, в которых я готов тонуть снова и снова, смотрят на меня с болью. Пистолет тихо стучит о поверхность комода, когда Полина откладывает его в сторону. По щеке бежит одинокая слеза, которую я вбираю губами вместе с тонкой кожей.

Целую. Опускаюсь ниже и захватываю горячую кожу шеи, царапая ее зубами. Полина уже не сопротивляется, но и не помогает.

Залечиваю рану на шее поцелуем и поднимаюсь выше. Захватываю подбородок, нижнюю губу, которая всё еще хранит вишневый привкус.

— Как же я тебя ненавижу, Саидов, — выдыхает она мне в губы и до крови кусает.

— А я тебя люблю, — отвечаю ей, чувствуя солоноватый вкус крови, что смешивается с ее сладостью в момент, когда она, наконец, отвечает на мой поцелуй.

Острые ногти снова впиваются в затылок, но на этот раз для того, чтобы притянуть меня ближе, а не оттолкнуть. Поля выгибается мне навстречу, прижимаясь запредельно тесно.

С шумом выпускаю воздух из легких, чувствуя каждый ее изгиб и легкую дрожь хрупкого тела в моих руках.

Углубляю поцелуй.

Тонкие пальцы с силой тянут вниз воротник куртки, снимая ее.

Помогаю.

Но и на этом моя девочка не желает останавливаться. Ухватившись за край футболки, тянет ее вверх.

Нехотя разрываю поцелуй на одну секунду, чтобы помочь ей меня раздеть.

Футболка летит на пол, а я снова впиваюсь в её губы до стука зубов. До болезненного поцелуя, которым мы передаем друг другу всю ту боль, что скопилась в нас за эти два года.

Это разговор без слов. Откровение изнывающих после долгой разлуки тел, что не приемлют абсолютно никакой преграды между ними.

Чувствую ее трепет, частое дыхание на своих губах и не понимаю, как смог когда-то от этого отказаться.

Сам. По тупости и трусости.