— Что же съ ними сдѣлаютъ?

— Мнѣ разсказывали, что ихъ связываютъ по нѣсколько штукъ вмѣстѣ, кладутъ на солнце и ждутъ, пока они нагрѣются и улетятъ. Этотъ день считается у туземцевъ большимъ праздникомъ.

Я узналъ все, что мнѣ нужно было. Втихомолку я сдѣлалъ нѣсколько опытовъ надъ плодами, мы запаслись провизіей; въ день отлета плодовъ, когда ихъ связали дюжинами, я потихоньку унесъ штукъ двадцать такихъ связокъ; мы съ голландцемъ привязали себѣ по десятку связокъ этихъ воздушныхъ шаровъ къ поясу и стали на солнце; шары нагрѣлись, поднялись и понесли насъ по вѣтру на западъ…. Я видѣлъ еще, какъ голландецъ опускался все ниже и ниже, какъ онъ упалъ въ море и какъ его взяли на какой-то корабль. Впослѣдствіи я узналъ, что онъ счастливо возвратился на родину. Самого же меня несло все дальше и дальше, и я уже собирался отвязать дюжины двѣ шаровъ, чтобы спуститься на корабль, но побоялся, что не смогу догнать его, такъ какъ онъ плылъ въ противоположную сторону. Пока я раздумывалъ, поднялся страшный ураганъ, меня закрутило въ воздушномъ столбѣ, какъ щепку, и я кружился три дня и три ночи. Къ счастью, я запасся провизіей и не умеръ съ голоду. Наконецъ, однако, этотъ бѣшеный вальсъ совсѣмъ закружилъ мнѣ голову, и я упалъ безъ чувстъ въ холодную морскую воду. Какъ искусный пловецъ, я спасся, догнавъ корабль, шедшій въ семнадцати миляхъ впереди меня. Это оказался турецкій фрегатъ. Я разсказалъ на кораблѣ о своихъ приключеніяхъ на островѣ дикарей, но никто не хотѣлъ мнѣ вѣрить. Когда я сталъ разсказывать о вихрѣ, который носилъ меня трое сутокъ надъ моремъ, капитанъ пожалъ плечами и сказалъ своему сосѣду:

— Клянусь Магометомъ, что такого вихря не бываетъ!

Положимъ, что онъ былъ только язычникъ и могъ клясться, чѣмъ ему было угодно, но, все таки, и его постигла должная кара. Мы спали въ каютахъ, какъ вдругъ насъ разбудило странное, крайне непріятное качаніе корабля съ боку на бокъ. Качаніе это происходило отъ вѣтра, который мѣнялся каждую минуту, то дулъ съ запада, то съ востока. Такого явленія еще никто изъ насъ никогда не испытывалъ. Наконецъ, съ разсвѣтомъ, началась буря. Главная мачта сломалась и раздробила компасъ. Мы не знали, что дѣлать, тѣмъ болѣе, что насъ окружала тьма отъ сгустившихся тучъ.

Цѣлый мѣсяцъ бушевалъ этотъ ужасный штормъ и носилъ нашъ корабль по волнамъ, какъ щепку. Мачты всѣ обломались; корабль нашъ съ ужасной силой бросало съ волны на волну.

Я нагналъ корабль, шедшій въ семнадцати миляхъ впереди.

Наконецъ, настало затишье — и опять горе! Нашъ изломанный корабль качался на расходившемся морѣ; его несло куда-то теченіемъ, но куда, никто изъ насъ не зналъ. Наконецъ, выглянуло солнце, потянулъ теплый вѣтерокъ, и насъ обдало какимъ-то очень знакомымъ ароматомъ. Всѣ нюхали, но никто не могъ опредѣлить, что это за запахъ. Я тоже втянулъ въ себя струю воздуха и сейчасъ догадался:

— Эге! да, вѣдь, это пахнетъ жаренымъ мясомъ и гаванскими сигарами!

— Да, да, — закричали всѣ, - жаркое и сигары! Цѣлую недѣлю питались мы этимъ пріятнымъ запахомъ, такъ какъ провизія наша истощилась. Между тѣмъ, теченіе медленно несло насъ къ берегу. На восьмой день мы увидѣли островъ и, къ удивленію нашему, очутились у сѣвернаго берега Кубы, въ Гаваннѣ. Вотъ почему и пахло сигарами!

Я разсказывалъ туземнымъ плантаторомъ о своихъ приключеніяхъ, но они оказались очень ужъ крѣпкоголовыми и относились къ моимъ разсказамъ недовѣрчиво. Конечно, я тамъ долго не оставался. Меня тянуло въ Европу, къ Вамъ, друзья мои! Я зналъ, что въ вашемъ кругу найду довѣріе и участіе…

1785