Комнату Белинда невзлюбила с первого взгляда — узкую, полутемную, отделанную, как шлюшачий будуар, в бордовых и персиковых тонах.

В Ринт-Круке не нашлось дизайнера интерьеров? Конечно, не нашлось. Скорее всего, апартаменты обставляла по собственному вкусу жена или любовница администратора. А еще более вероятно — он сам.

— Тьфу.

И здесь ей предстояло коротать вечерние часы и ночь.

Похер. Всего одна ночь, а утром женщины по имени Белинда Гейл и след простынет. Тот самый след, который унюхает и по которому понесется, как поганая адская гончая, Джордан.

Или уже понесся.

Болела голова, настроение упрямо продолжало крениться к отметке «рвотно-болотное» — пришлось вывернуть рюкзак наизнанку, высыпать все его содержимое на покрытую шелковым и оттого скользким оранжевым покрывалом кровать и отыскать таблетки. Слишком жесткий блистер оцарапал палец; пластиковый стакан нашелся в ванной — Лин разжевала таблетку, запила ее глотком проточной воды и посмотрелась в зеркало.

Лучше бы не смотрелась: почти лысая голова, темные круги под глазами, затравленное и жестко-упрямое выражение лица — не женщина, а угрюмый звереныш-подросток, едва унесший ноги от своих же, норовящих его покусать дружков.

Ну и жизнь.

Комната на ночь, незнакомый город за окном; куда идти, чтобы купить продуктов? Полная неизвестность. Ей хотелось свернуться на кровати клубком, крепко-крепко обнять себя за колени, уснуть и проснуться где-нибудь еще — в чужом теле, в чужой жизни — там, где светло и солнечно. Где не нужно никуда бежать, где кто-то любит, где хорошо, где известность…

Но есть то, что есть.

Отвернувшись от зеркала с выражением отвращения на лице, Лин вернулась в комнату и присела рядом с кучей барахла, которую минуту назад извлекла из рюкзака. Сверху, прикрытая капроновым носком, лежала перетянутая тонкой резинкой, пачка денег — ее куш. Интересно, сколько здесь? Она вытащила ее из стола Килли, но не пересчитала купюры.

Носок в сторону, резинка на пол — зашелестели в пальцах мятые долларовые банкноты. Спустя какое-то время раздался облегченный и одновременно разочарованный вздох.

Сто сорок пять тысяч.

Много. И мало.