— Зачем ты ходил к Маимбару Адасу? — сразу же начал Илиин. — Мы так не договаривались.

— А мы с вами договаривались?

— Ай, Самиран, Самиран, — грозно покачал головой Илиин. — Ты слишком мал и глуп, чтобы играть со мной в такие игры.

— Честное слово, дяденька, — жалобно сказал я, — после грязного колдовства, я полностью потерял память. Даже не помню, как я умудрился заняться грязным кол…

Илиин подскочил ко мне и сжал моё горло. Схватившись за его волосатое запястье, я открывал рот, но не мог сделать и вдоха.

— Самиран, — сказал Илиин. — Если тебе отшибло память, то я напомню, о чём мы договаривались.

Задыхаясь, я откинулся на спину. Ни один из присутствующих в едальне даже не повернулся в мою сторону. Будто здесь так часто душили подростков, что никто уже не обращал внимания.

— Мы договаривались, что выдумку о потере памяти ты будешь рассказывать родителям и небесным стражам, чтобы не отличаться от других преступников, пойманных на грязном колдовстве.

Валяясь среди подушек, я раздирал своё горло и хрипел. Илиин ослабил хватку:

— Ты что-то хочешь сказать, малец?

Я покорно закивал:

— Да. Да. Простите светлый господин.

Один из людей в маске глухо сказал:

— Наш уговор был в том, что мы пробуем на тебе новую гроздь озарений, которая поможет нам извлечь дары Создателей. Взамен, мы не стираем твою память, но получаем всё то, что ты получил от Создателей Тверди.

Всё ещё не понимая, о чём он, я всё-таки закивал.

— Ну, так почему мы ещё не получили то, что тебе не принадлежит? — спросил Илиин.

— Не знаю, светлый господин…

В комнатку вошёл ещё один человек: высокий, при этом странно сутулый мужчина неопределённого возраста, что-то между тридцатью и пятьюдесятью. На его лице прямо-таки светилась медью рыжая борода. Выглядела крашенной. Одет в хитон из плотной серой ткани. Ни узоров, ни иероглифов. Издалека его одежда походила на учительское рубище, с тою разницей, что ткань была не грубой, а очень сложного и мелкого плетения. При движении её редкие складки отливали небесной синевой.

Мужчина присел на край одного лектуса и посмотрел на меня:

— Душили?