– Не пойми меня неправильно. У каждого геймера есть доступ к обычной карте с названиями городов и зданий. Но то, о чем ты говоришь, называется читерство.

По отношению к «Пустоши» слово звучит до того странно, что я разражаюсь смехом – жалким, почти безумным. Останавливаюсь я, лишь когда Деклан бросает на меня мрачный взгляд, и то каждые несколько секунд меня продолжает сотрясать икота.

– Во что превратится игра, если у каждого будет такая карта? – говорит Деклан. – Какой смысл в нее играть? То, что у тебя в голове, – большая редкость.

Редкость. Опять это слово. Хоть бы разок побыть заурядной.

– Значит, у моего геймера есть то, чего быть не должно?

Деклан отодвигается назад. Наши тела больше не соприкасаются, и меня невольно пронизывает разочарование. Не встречаясь со мной взглядом, Деклан трет себе лицо.

– Не знаю. Обычно доступ к этой карте имеют только разработчики – модераторы высшего уровня.

Я раздумываю над услышанным.

– Выходит, она модератор? – Спрашиваю я.

Этакий Деклан в юбке, только жестокий и рангом повыше.

– Может, да, а может, и нет. В любом случае она опасна. Что вообще тебе о ней известно?

Еще одна возможность признаться, что я способна видеть глазами Оливии. Я смотрю на повернутое в профиль лицо Деклана и гадаю, как он это воспримет. А потом решаю ничего не говорить.

«Не рассказывай никому!» – раздается у меня в ушах мужской голос, искаженный и очень тихий, и я чувствую, что должна его слушаться.

– Ничего, – говорю я наконец.

С минуту Деклан сверлит меня взглядом, как будто обдумывает услышанную ложь, потом произносит:

– Его зовут Уэсли.

– Уэсли…

– Он людоед.

– Уже догадалась. Хорошо, я его поищу.

Первые пару дней я не могу найти Уэсли. Отчасти по собственной вине: невыносимые головные боли не дают оставаться в сознании у Оливии дольше получаса. Деклан не жалуется, но явно раздосадован. Я слышу это в его голосе, когда в очередной раз сообщаю, что ничего не нашла. Вижу по тому, как его взгляд упирается в пол, а к щекам приливает кровь.