Наконец-то история создания памятника строится Роговым на документальной основе:
Знакомясь с документами последней четверти XVIII столетия, мы видим, что уже с 1776 года ведется переписка с берлинской фирмой «Томсон Рованд и Ко» по поводу монумента, а позднее заключается со скульптором контракт, который подписывается – «…в Берлине сентября 18 дня 1781 года господином Вильгельмом Христианом Мейером и братом ево… Мейером, а сей в Москве февраля 28 дня 1782 г. господином коллежским асессором Афанасием Гончаровым». В конце 1782 года российский министр при берлинском дворе князь В. С. Долгоруков осматривает на месте модель статуи и ведет оживленную переписку по этому поводу с Афанасием Абрамовичем Гончаровым. Из письма В. Мейера А. Гончарову от 1 апреля 1783 г. мы видим, что к тому времени скульптор получил часть денег за работу в сумме 4000 руб., что модель в алебастре закончена и «…от пола стоящая достает до потолка…»
Статуя была закончена в 1788 году, о чем свидетельствовала следующая надпись: «Артисты Берлинские работали: Мейер слепил, Маукиш отлил, Мельцер – отделал, спустя шесть лет. 1788». Однако сразу она в Россию доставлена не была. Очевидно, война с Турцией и Швецией, происходившая в то время, помешала этому. По свидетельству того же Афанасия Николаевича Гончарова, который к тому времени стал владельцем Полотняного Завода, монумент «…в 1791 году привезен был в Петербург и пошлины повелено было из казны платить, отдав мне оной для постановления…» Однако «постановления» не произошло, так как, привезя монумент в Полотняный Завод, первое время А. Н. Гончаров не решается его поставить из-за отсутствия письменного разрешения, а с 1796 года, с воцарением Павла I, политическая атмосфера изменяется настолько, что чествование Екатерины II едва ли было безопасным. Лишь при Александре I, в 1801 году, А. Н. Гончаров обращается с просьбой дать ему письменное разрешение поставить памятник на заводе. Но, получив разрешение через директора почт Д. П. Трощинского «…о постановлении изваянного образа блаженной памяти императрицы Екатерины Алексеевны на фабриках и в деревне…», не воспользовался им, и статуя продолжала храниться в одном из подвалов завода[443].
Что касается продажи статуи Берду, то Рогов все-таки предполагает, что продана она была еще при жизни Пушкина, и, по-моему, впервые в качестве аргумента в пользу этого предположения указывает на отсутствие каких-либо упоминаний о статуе в делах Опеки над детьми и имуществом Пушкина. Но об этом будет подробнее сказано далее.
IX
В 1984 г. в Днепропетровске была напечатана небольшая, но одобренная, в частности, Т Г. Цявловской и Н. Я. Эйдельманом книга В. Я. Рогова «Далече от брегов Невы.: Заметки о пребывании А. С. Пушкина в Екатеринославе в 1820 году». Автор включил в нее (с минимальной редакторской правкой) и текст «Истории „статуи медной“». И хотя через пять лет там же, в Днепропетровске, вышла «История города Екатеринослава» Д. И. Яворницкого, в которой, как я уже упоминал, была представлена «екатеринославская» версия истории «медной бабушки», но документально обоснованная версия Рогова, естественно, уже не могла быть подвергнута сомнению.
С восьмидесятых же годов историей «медной бабушки» активно занялась сотрудница Днепропетровского исторического музея им. Д. И. Яворницкого Валентина Валентиновна Буряк. Ее особенно волновала нынешняя судьба памятника, но и в прошлую его историю она внесла существенный вклад. В. В. Буряк не поленилась «пройти по следам» Рогова в РГАЛИ и заново просмотреть упомянутые им документы; кроме того, она привлекла публикации немецкой исследовательницы С. Бадштюбнер-Грогер, которая изучала творчество создателя статуи Екатерины II – Вильгельма Христиана Мейера. Благодаря этому удалось уточнить ряд деталей работы над статуей.
Так, немецкой исследовательницей были выявлены подготовительные рисунки скульптора для этой статуи.
Рисунки имеют следы копирования, и можно предположить, что скульптор изготавливал копии для отправки заказчику. Косвенным подтверждением этому являются и строки П. И. Бартенева, писавшего, что С. Н. Гончаров, брат супруги поэта Н. Н. Пушкиной, «показывал нам и современный рисунок этой статуи».
Работа В. Мейера над скульптурой продолжалась, и этапы ее можно проследить документально. Так, мастер занялся изготовлением моделей, сначала уменьшенного масштаба, а затем реального – для отливки изваяния. Осмотреть подготовленную к отливке модель скульптор пригласил директора Берлинской Королевской академии художеств живописца Б. Н. Лесьера, заключение которого звучало лестно для Мейера: «это произведение я считаю одной из лучших его работ». Сертификат был подписан Лесьером 28 сентября 1782 г. Эту же модель в сентябре 1782 г. рассмотрел и одобрил Сенат Академии[444].
С. Бадштюбнер-Грогер обнаружила также, что «об окончании работ над статуей сообщила „Королевская Привилегированная берлинская газета“ от 12 июля 1788 г., а уже 16 августа 1788 г. эта же газета информировала: „Несколько дней назад статуя Ее Величества Императрицы России, отправлена в Штеттин для дальнейшей перевозки в Санкт-Петербург“. Разразившаяся в 1788–1791 гг. на Балтике русско-шведская война не позволила владельцам вывезти скульптуру в Россию, и три года она находилась в порту Штеттина, на родине самой императрицы Екатерины II»[445]. Таким образом, снимаются последние недоумения прежних исследователей о причинах задержки статуи в Германии – задержки, порождавшей домыслы о неоплате заказа, о выставлении ее на аукцион и т. п.
По поводу «пушкинского» периода истории «медной бабушки» В. В. Буряк излагет в основном традиционную версию, хотя и высказывает практически не аргументированную гипотезу, что среди предполагаемых покупателей в 1832 г. фигурировал уже и Берд. Но зато она впервые публикует (точнее – пересказывает) письмо Монферрана, касающееся статуи и относящееся к марту 1833 г. Как и находка М.Яшина, это письмо скорее осложняет, чем проясняет картину «пушкинского» периода. Его мы еще будем обсуждать.
Что касается приобретения памятника екатеринославским дворянством, то здесь в основном изложение идет в соответствии с перепиской братьев Коростовцовых, но все-таки В. В. Буряк не удержалась и вслед за А. Срединым привлекла к этому делу знаменитого Мартоса: «Для принятия окончательного решения М. С. Воронцов заручился мнением специалиста, которым стал И. П. Мартос, чья встреча с изваянием была не первой. В заключении им были указаны высокие художественные достоинства статуи с оценкой ее стоимости в 25 000 рублей. Его мнение было доведено до екатеринославского дворянства»[446]. Да, увидеть бы это заключение покойника Мартоса!
Дальнейшая (и основная) часть статьи В. В. Буряк посвящена жизни «медной бабушки» после установки ее в Екатеринославе.
В это же время история статуи уточнялась и дополнялась (иногда – ранее того, что было опубликовано В. В. Буряк) Еленой Вениаминовной Карповой, ныне заведующей сектором скульптуры XVIII – начала XX века Государственного Русского музея[447]. Свой вклад внес в уточнение истории скульптуры Екатерины II (в основном – ее послепушкинского периода) В. А. Черненко, член Ассоциации исследователей С.-Петербурга [448].
Жизнь у «медной бабушки» после ее установки в Екатеринославе выдалась неспокойная: ее передвигали, меняли ей пьедестал, скидывали с пьедестала (заметьте – не после октябрьской, а после февральской революции 1917 г.), закапывали в землю (Д. И.Яворницкий– чтобы спасти от переплавки), устанавливали во дворе музея и, наконец, во время Отечественной войны вывезли в Германию. Все это описано у В. В. Буряк и В. А. Черненко очень хорошо, и я отсылаю к их работам тех, кого интересует этот период жизни «медной бабушки». Где она сейчас и «жива» ли – неизвестно.
X
Самый начальный этап «пушкинского» периода существования «медной бабушки» я не буду рассматривать. Во-первых, он достаточно хорошо документирован перепиской Пушкина с А. Н. Гончаровым и графом А. Х. Бенкендорфом и потому хорошо освещен в различных публикациях. Во-вторых, на этом этапе Пушкин играет только роль посредника между А. Н. Гончаровым и власть предержащими. Сам он непосредственно памятником Екатерины не занимается и только ждет, что при удачном исходе дела он может рассчитывать на возвращение ему денег, которые он одолжил Н. И. Гончаровой перед свадьбой, и на получение какой-то суммы денег в приданое за Натальей Николаевной.
Прошли 1830 и 1831 годы, но он так ничего и не дождался.
Что-то изменилось в 1832 г. Статуя прибывает в Петербург, и уже сам Пушкин предпринимает усилия для ее продажи. Что же произошло и на каких правах он этим занимается? Фактов и документов не так много, и возможны разные версии событий в зависимости от тех или иных предположений.