– Она была старше вас?

Мисс Джонс удивилась моему вопросу.

– Да, но всего на год. – Она молча поднялась и подлила бренди сперва мне, потом себе. – Когда… когда умер муж, с которым она жила в Нью-Йорке, сестра вместе с Элизабет вернулась сюда и поселилась у меня. Элизабет тогда было всего два года. Разумеется, сестра назвала дочь своим именем. Кому придет в голову назвать девочку Морген? – Она задумалась и с минуту молчала. – Единственное, что у нее не получилось прибрать к рукам, – деньги Эрнеста. Даже Эрнест, – медленно проговорила мисс Джонс, – видел, с кем имеет дело. Он понял то, что рано или поздно понимали все: если у тебя нелады с хорошенькой сестрой Морген, обратись к Морген – она выручит. Если бы вы были богаты и хотели, чтобы часть средств наверняка досталась вашей дочери, когда та вырастет, Элизабет Джонс – последняя, кому бы вы доверили свои деньги. Думаю, он хотел показать, что всегда хорошо ко мне относился, но адвокаты заставили его изменить решение.

– Так значит, ваша племянница унаследует его состояние?

– Через два месяца, когда ей исполнится двадцать пять. И когда она получит свои деньги, – мрачно добавила мисс Джонс, – то увидит, что ни пенни не было потрачено впустую, если, конечно, не считать пустой тратой ее образование. Что бы она там ни говорила.

Мисс Джонс грозно нахмурилась, и я поспешил ее заверить:

– Мисс Р. упоминала о наследстве. Уверен, став прежней, она будет благодарна за ваши труды.

– Если бы Эрнест считал, что мне нужны его деньги, – с горечью сказала она, – он бы отдал их мне.

– И правда, досадно, – согласился я, – что нам, помимо прочего, пришлось столкнуться с денежным вопросом. Случай и так довольно запутанный, и деньги здесь ничего не решают, разве что ощущение собственного благополучия успокаивает вашу племянницу.

– Моя сестра имела наглость заявлять, что будет тратить столько, сколько пожелает, накупит всего, что душе угодно, и ей все равно, кто будет платить. Разве я не разрешала ей делать все, что хочется? Хоть бы раз она меня поблагодарила. Я ничего себе не покупала, никуда не ходила – Морген ведь такая добрая, может и дома посидеть. По крайней мере, – злорадно сказала мисс Джонс, – я ее пережила.

– Но как все-таки она умерла? – осторожно спросил я.

– Ужасно. Другого я и не ожидала. Хныкала, говорила, что не виновата, что ей жаль, что все могло бы быть иначе. – Мисс Джонс с ухмылкой посмотрела на меня, но было похоже, что она не помнит, с кем разговаривает, а может, ее слова и вовсе никому не предназначались. – Она была вся в грязи. Я говорила, мне тоже жаль, что она умирает, и плакала по ней – что еще я могла сделать. И, разумеется, я считала, что Элизабет должна горевать по матери.

– Вполне естественно.

– Да, конечно. Что бы подумали люди? Элизабет довольно долго нездоровилось – у подростков бывает, говорили все вокруг. Я называю это нервной лихорадкой.

Не желая обсуждать эти сомнительные попытки ступить на мою территорию, я сказал:

– Должно быть, смерть матери стала очень тяжелым испытанием для вашей племянницы.

– Очень тяжелым, – со скорбным видом подтвердила мисс Джонс. – По правде говоря, моя племянница никогда не вела себя так хорошо, как после смерти матери.

– Это случилось… кажется, утром, вы сказали?

– Около одиннадцати, наверное. Я никак не могла объяснить Элизабет, почему мамы нет дома. Бедняжка все твердила про праздник – возможно, даже день рождения сестры, не помню точно. Вообще, у них вечно были какие-то свои дела. Так вот, я не знала, что еще сочинить про сестру, которая со вчерашнего дня не появлялась дома. Наверняка где-то шлялась, но попробуйте объяснить это ребенку. Элизабет уже достаточно видела и задавала много вопросов. И вдруг входная дверь тихонько открылась – видимо, сестра хотела проскользнуть незамеченной. Она стояла на пороге и…

– Улыбалась, – негромко закончил я.