В сознании Марка возникли яркие воспоминания. Воротами Чаки назывался обширный дикий район на севере, где старик учил мальчика искусству охоты. Много лет назад, в 1869 году, эта местность была объявлена заповедником, но хранителя не назначили, и жители северного Наталя и Зулуленда считали ее своим охотничьим угодьем.

— На пятый день твой дед не вернулся в лагерь. Его искали четыре дня. — Блэк помолчал и взглянул на Марка. — Ты себя хорошо чувствуешь, парень?

— Да, неплохо. — Марк подумал: «Я столько раз видел, как умирают люди, я многих убил сам — и все-таки смерть одного человека так на меня действует». — Пожалуйста, продолжай, дядя Фред.

— Пит рассказал, что, похоже, старик поскользнулся на круче, упал на ружье, и оно выстрелило. Ему в живот.

Собеседники посмотрели, как последний бык окунулся в чан. Потом Фред Блэк неловко слез с изгороди и схватился за спину.

— Старею.

Марк тоже спрыгнул. Они направились к дому.

— Пит и его парень там его и похоронили. Джона нельзя было везти назад: ведь он пролежал на солнце четыре дня. Отметили место и подписали заявление в магистрате, когда вернулись в Ледибург.

Фреда Блэка прервал крик — по аллее между большими эвкалиптами к ним бежала женщина, стройная и молодая, с медово-каштановыми волосами, заплетенными сзади в толстую косу, ноги у нее были длинные и смуглые; под юбкой из выцветшей ткани мелькали грязные босые ступни.

— Марк! — воскликнула она. — О Марк!

Он узнал ее, только когда она приблизилась. За четыре года она совсем не изменилась.

— Мэри!

Сейчас он больше не мог говорить о своей печали — для этого еще будет время. Но и горюя, Марк не мог не заметить, что Мэри стала взрослой, она уже не озорной чертенок, каким была когда-то; тогда он, старшеклассник Ледибургской средней школы, считал ниже своего достоинства замечать ее.

У нее по-прежнему было веснушчатое смешливое лицо и выступающие вперед кривоватые передние зубы, но теперь она крупная, широкобедрая крестьянская девушкой со звучным веселым смехом. Ростом она была Марку по плечо, под тонкой вытертой тканью платья обозначились налитые округлости; она шла рядом с ним, покачивая бедрами и задом, талия была тонкая, фигура как песочные часы, полные тяжелые груди подскакивали при каждом шаге. По дороге Мэри засыпала его вопросами, множеством вопросов, и то и дело притрагивалась к Марку: то придержит за локоть, то схватит за руку, побуждая ответить, глядя на него с озорной улыбкой, звонко смеясь. Марк испытывал непривычное беспокойство.

Жена Фреда Блэка узнала Марка, когда он был во дворе, ее возглас походил на мычание коровы, встретившейся с теленком после долгой разлуки. Родив девять дочерей, она неизменно мечтала о сыне.

— Здравствуй, тетя Хильда, — начал Марк и оказался в ее просторных удушающих объятиях.

— Ты небось умираешь с голоду, — выпалила она, — а от твоей одежды несет! И от тебя самого несет, от волос.

Четыре незамужние дочери Хильды под руководством Мэри поставили посреди кухни оцинкованное корыто, нагрели несколько ведер горячей воды на печи и наполнили его. Марк сидел на широкой веранде, закутавшись в простыню, а тетя Хильда большими тупыми ножницами срезала его длинные вьющиеся локоны.

Потом она выгнала протестующих дочерей из кухни. Марк отчаянно защищал свое мужское достоинство, но она отбросила его возражения.

— Я женщина старая, и таких-то прелестей навидалась, а то и побольше, и получше.