— Фотоны отражаются от фотонов, — тараторил Дмитрий. — Заблудившиеся фотоны. Вы так сказали? Они начали отражаться друг от друга. Но почему никогда такого раньше не случалось? И как же звук?

— Я же сказал, что случалось, — вздохнул Эобард. — А что касается звука… Уверен ли ты, что слышишь его? Уверен ли ты вообще, что видишь фотонный дождь? С какого перепугу ты вообще решил, что фотоны отражаются друг от друга? И с чего ты взял, что я вижу точно такой же эффект, что и ты?

— Но как же… — было видно, как рушится модель восприятия мира Дмитрия. — Вы сами себе противоречите.

— Не все вещи можно понять в момент, когда их объясняют, — качал головой Эобард. — Запомни эти минуты. Может быть, когда-нибудь ты поймешь. А пока…

Центр города сиял под перламутровым световым дождем. Каменная пешеходная улица звенела и прогибалась от столкновений с фотонами, но искривления пространства быстро исчезали.

— Сон, — прошептала Диана. — Именно так сны и выглядят.

И нельзя уже было сказать, мир менялся, изменился или всегда оставался таким. В потоке событий теряется нить распутывающегося путеводного клубка. Эта нить путается внутри себя и с другими нитями из ниоткуда взявшихся клубков, завязываются узлы, из них образуются новые, порочные, точно метастазы, клубки. Спустя бесчисленное количество попыток распутать месиво, найти свою ту самую нить, наконец получается добраться до нее, но вдруг оказывается, что сам клубок больше не собирается катиться. Толкай, не толкай, кричи, приказывай. Клубок стоит на месте, будто вросший в бетон и землю.

— И вообще, очень заметно, что вы смотрите на Психофору так, будто бы она прилетела впервые, — говорил юрист.

— А разве нет? — удивился Дмитрий. — Подобное не могло пройти незамеченным.

— Ой ли? — усмехнулся Эобард.

По пешеходной улице сюрреалистичным парадом шагали фантасмагоричные создания. Некоторых из них назвать существами было бы крайне опрометчиво.

— А ведь ты их сразу и не заметил, да? — улыбался юрист.

Однако не все из прохожих разделяли удивление или испуг молодых людей. Некоторые были поглощены экранами телефонов, наушников, кто-то с головой погрузился в беседу, другие же смотрели пустыми глазами вперед — их суровая реальность успела потрепать задолго до прилета Психофоры. Те же, кто не растерял бдительности, те, кто не запутался в рутине и бесконечных потоках информации, чей хребет не надломился от постоянных ударов судьбы, чей разум пылает жаждой жизни не как процесса жизнедеятельности, а как непрерывного потока впечатлений и постижений, давно выпали из ритма повседневности. Сети Психофоры захватили их самыми первыми.

Они судорожно оглядывались, отчаянно пытались удержать в себе вопль ужаса, видя вокруг себя людей, которых вовсе не заботила вакханалия вокруг. Они боролись с мыслью, что безумие уже внутри их мозгов, и понемногу дробит рассудок.

Они встретили плюс тридцать в феврале, видели над головой ночную тьму в полдень, видели сверкающий дождь, идущий во всех направлениях и сопровождаемый ангельской трелью. Они видели гигантскую черную многоножку, ползущей по темным закоулкам, теряющей куски своей плоти, а за ней бежали, спотыкаясь, толпы наркоманов с гниющими венами и жадно пожирали слизкое мясо. Перед ними шагали эфемерные великаны, чьи ноги крошили чужеродные здания неевклидовой геометрии, но эти же ступни рассыпались при контакте с привычными постройками. Они видели двери, распахивающиеся в воздухе, а в их проемах виднелись пляжи неведомых миров с пирующими плотоядными тварями. За столиком в знакомой кофейне сидели бескожие незнакомцы и вливали в дырявые шеи кипящий, обжигающий напиток.

Крысы размером с собаку и с искрящим желтым безумием глазами, прогрызали в стенах дырки с игольное ушко и просачивались в них, словно дым. Из открытых бутылок газировок вырывались с диким хохотом джинны, сотканные из пузырьков углекислого газа, и утягивали с собой в пучины напитка страдающих от жажды бедолаг. Люди с глазами по всему телу, и прохожие вовсе без лиц. Уличные музыканты-манекены, играющие на живых, извивающихся инструментах.

Где-то воистину гениальный художник пишет новый «Сад земных наслаждений». Но этот триптих создается не в назидание, а с целью поймать мимолетное наваждение. Запечатлеть то, что в обыденности обязано являться галлюцинациями, но сегодня почему-то стало явью.

Новому триптиху не суждено висеть в музеях, за него не будут сражаться на аукционах. Ему, преданному забвению, долго и медленно гнить на заброшенном чердаке. Если мир уцелеет после полета Психофоры, то следует ритуально похоронить изображение концентрированного хаоса, чтобы хоть как-то его одолеть. Предаться спасительному самообману, пока спустя десятилетия память о комете не выветрится из мыслей новых поколений.

— Откуда они здесь все? — Диана боялась пересечься взглядом с кем-то из «пришельцев».

— В смысле, откуда? — удивился Эобард. — А ты откуда?