От долгого сидения на полу затекли ноги, и застыла спина. Андрей начал, кряхтя подниматься с пола, осторожно разминая мышцы. Негр усмехнулся и отошел, его место тут же занял казах.

Дядя Яким с минуту понаблюдал за тем, как Глебов выполняет физзарядку, потом тихо спросил:

– Много надумал, мил человек?

– Много, дядя Яким, – ответил Андрей, – наверное, вы во многом правы.

– Ну, и…?

– Вчера я оказался не готов. Сейчас с нетерпением жду вызова. Они же долго тянуть не будут?

– Не будут, – подтвердил казах, – им надо обвинение тебе предъявить, чтобы судья санкцию на арест подписал. Так что после завтрака жди приглашения. В драку не лезь…

– Ну что вы! Ставить подножку паровозу…

– Ты меня еще послушай… на прощание. В любой драке побеждает тот, кто к ней больше готов. Почему простой человек не может справиться с уркой? Потому что своей боли боится, потому что причинить боль тоже боится. А урка боли не боится ни своей, ни чужой! Урка даже без оружия вооружен. Урка всегда один, а вокруг – враги. Поэтому урка всегда готов, и бьет так, чтобы баклан уже не поднялся. Вокруг тебя тоже – одни враги. Особенно там, в ментовке. От них любая жалость – петля, любая помощь – наживка для лохов. Как у Исаака Бабеля в «Интервенции»: будут предлагать сначала папиросу, потом жизнь…, папиросу взять можно, а вот от жизни придется отказаться…

– Что, совсем безнадежно? – хмуро спросил Андрей.

– Думаю, да. Ты на помощь надеешься? А вдруг не сработает? Жизнь в зоне за другого – это, мил человек, не папироса. Это идейные на допросах гимны поют. В уголовке за идеи не держат, тут больше за дела…. Так что крепко подумай, что на допросе петь будешь, чтобы не сфальшивить.

Загремел замок на двери, в камеру заглянул немолодой прапорщик:

– Глебов! На выход!

– Стержень в тебе есть, – усмехнулся кошачьей улыбкой дядя Яким, – надеюсь, что есть…. Не забудь – вокруг одни враги. Никто тебя не пожалеет, и ты, того… не жалей.

– Ну, дядя Яким, – вздохнул Глебов, – если все пойдет правильно, мы с вами больше не увидимся. Спасибо за науку. Прощайте.

Старик коротко хохотнул:

– Баклан ты и есть. Решил, что я за тебя играю? Нет, мил человек, я играю за себя. А ты уже и расслабился, чуть целоваться не лезешь…. Никому ты, кроме себя, не нужен, это учти. Вокруг одни враги!

Андрей, не оглядываясь, вышел из камеры.

Потом последовал известный всем, даже не сидевшим, извечный тюремный ритуал (лицом к стене, руки за спину, пошел, стоять и так далее). Получив за непонятливость пару дежурных тычков в спину, Андрей оказался во дворе, где его усадили в обычный полицейский УАЗ и вывезли в город безо всяких «сдал-принял».

В райотделе сопровождающий полицейский подвел его к уже знакомому кабинету, молча приткнул лицом к стене и, не стуча, стал открывать дверь. В утренней тишине пустого коридора Андрей ясно расслышал конец фразы, произнесенной явно не Милениным: