— У меня на этот счет есть предположение, — послышался еще один голос. Он принадлежал пожилому мужчине. В возрасте был только один — поверенный в делах Жака Матье. — Естественно, сам покойник не мог положить в гроб картины. Слышал я эту историю. Картины так и не нашли. Я спрашивал у Жака, как продвигается расследование, но он отмалчивался. Тогда я понял, что слухи небеспочвенны. Надо отметить, что Жак не любил выносить сор из избы. Кажется, так говорят русские. Ставил честь семьи превыше всего. Выдвинув обвинение в пропаже картин брату, он выставил его за порог, при этом всем было сказано, что в дом проник кто-то посторонний. Когда нашлись картины, перепрятал их уже сам. Повесить картины обратно или продать он не мог — это все равно, что признаться в том, что твой родной брат — вор. Кроме Жака положить картины в гроб Франсуа никто не мог. Насколько я помню, он никого не приглашал на похороны: ни родственников, ни друзей. Франсуа привезли из морга и положили в могилу. Кроме могильщиков и Жака в склепе никого не было. Видимо, тогда он и сунул в гроб эти злосчастные картины. Если же картины нашлись уже после смерти Франсуа, и в этом случае только Жак мог их сюда положить.
— Да, месье Жаку не откажешь в чувстве юмора, — констатировал Меркурьев. — Хотел картины — получи.
— Что теперь делать с картинами? — спросил поверенный. — С одной стороны, хозяин в праве распоряжаться ими по собственному усмотрению…
Его перебил Меркурьев:
— С другой стороны, как бы любители живописи не начали лазить по могилам. Надо передать картины в музей. Скажем, что картины нашлись в отеле, на чердаке или в подвале. Теперь находка не может ни на кого бросить тень. Это мое мнение.
Мы так и не дожидались ответа французской стороны. Голоса заглушил мерзкий скрежет — рабочие занялись возращением могильной плиты на место. Из склепа вышел Меркурьев, за ним поверенный и Террье. Подождав, когда троица скроется из виду, мы тоже направились к выходу с кладбища.
Последний вечер в гостинице прошел очень тихо. На руках у всех были обратные билеты. Вспоминали Ольгу. Говорили о том, какая она была хорошая, и как нелепо оборвалась ее жизнь. Все слова мне казались неискренними, в них было мало грусти. Люди говорили автоматически, потому что должны были что-то сказать. Вероятно, все устали и морально, и физически.
У меня и моих подруг очень чесались языки рассказать о найденных картинах. Хотелось посмотреть на выражение лиц Орлова и его бывшей женушки. Останавливало лишь то, что по логике вещей мы не могли знать о находке. Сказать о картинах — значило признаться в излишнем любопытстве. Согласитесь, стыдно, когда тебя застают за тем, что ты подслушиваешь под дверью. Я, Алина и Степа ждали, когда же Меркурьев сам расскажет нам о находке. А он, как назло, молчал как партизан.
В конечном итоге Алина не выдержала:
— Аристарх Бенедиктович, завтра мы все уедем. Вы ничего не хотите нам сказать?
— Счастливого пути. Лично вам желаю не попадать в подобные истории.
— Спасибо, но я не о том.
— А о чем?
— Зачем приходили на кладбище полицейские, да еще с лопатами и ломом?
— Я думал, вы догадались, — устало вздохнул Меркурьев. — Надо было взять образец биологической ткани для генетической экспертизы. Надо же проверить слова Эммы.
— И…
— Что «И»? Экспертиза так быстро не делается.
— И больше вы ничего не хотите нам сказать? — подталкивала к откровенности Алина.
— Чувствую, что вы все равно меня расколите, — усмехнулся адвокат. — Хорошо, скажу. Пропавшие картины, видимо, те, что вы искали, — он посмотрел на Орлова, — нашлись. Они были спрятаны в саркофаге, в котором был захоронен Франсуа.
Виктория округлила глаза: