Она отправила фотографа и отменила церемонию, после чего и сама вернулась домой и сняла дурацкое платье – надевать его было неловко, но снимать и укладывать обратно в красивую коробку было откровенно унизительно.
Оставалось только ждать, пока Ричард протрезвеет, позвонит, извинится и объяснит свое странное поведение. Но этого так и не случится. Не будет ни Серной горы, ни канатной дороги.
– Но у меня день рождения. – Маккензи стояла в дверях спальни. Она пыталась разозлиться, чтобы прогнать обиду.
– Был. Вчера. – Голос Тани донесся с дерева прямо за окном спальни. Когда Маккензи ее засекла, она уже спускалась вниз и теперь сидела на ветке, ее белоснежная кожа светилась в лунном свете, так что она была похожа на парящее привидение.
– Так не делают.
– Делают. Сейчас два часа ночи. Кто в это время отмечает день рождения?
– Да кто только не отмечает!
– Не прикидывайся, что не поняла. Твой день рождения уже отметили. – Таня посмотрела вниз не для того, чтобы узнать, кто ждет ее под деревом, а чтобы дать понять Маккензи, что хочет туда, к ним.
– Ты просто не хочешь признать, что бросаешь меня, чтобы в мой день рождения потусоваться с кем-то, кто тебе больше нравится.
– Повторяю: твой день рождения был вчера. Иди спать.
– Ну, спасибо! – Маккензи старалась не дуться, но при этом выглядеть обиженной.
Однако в голове у Тани всегда умещалась только одна мысль, и в данный момент эта мысль была не о Маккензи.
– Кенз. Остынь. Мы отпраздновали. Нам было весело. Тогда был твой день рождения, а сейчас другое. Мы не обязаны делать все сообща.
– Извини, что тебе пришлось что-то делать сообща со мной. Извини, что для тебя это такая жесть.
Таня нетерпеливо улыбнулась.
– М-м-ладно. Нам пора. Ты же никому не расскажешь? Будь молодчиной. – Таня всегда говорила Маккензи «Будь молодчиной». Как будто это зависело от Маккензи. Как будто это она сама при рождении решила быть рохлей и мямлей.
– Конечно, не расскажу, – сказала Маккензи, стараясь, чтобы ее голос звучал равнодушно, а не разочарованно.
– Вот и умница, – сказала Таня; ей даже не пришлось изображать равнодушие.
Она прошептала что-то с дерева, и снизу тоже донесся шепот. Она всем телом повернулась к стволу дерева и потянулась в темноте за невидимой веткой, как будто точно зная, где ее нащупать. Тут Маккензи поняла, насколько привычен для сестры этот путь бегства.