– Посещают? Как?

– Не знаю. Никогда не спрашивал. Однажды она сказала, что там полно привидений.

Я задумалась. Насколько близки были Шон и Эмили, если она сказала, что в семейном домике водятся призраки, а он так и не уточнил, что она имела в виду?

– Она рассказывала, что ее родители были холодными, авторитарными, отвергающими ее людьми и что ее жесткая юность была реакцией на то, что ей пришлось вынести в доме без любви. Я всегда думал, что это нас объединяет. У нас обоих детство прошло в психушке.

Исчезновение Эмили и, полагаю, бурбон заставили Шона – обычно такого британского и сдержанного – говорить свободнее, чем я от него ожидала. На самом деле до сих пор мы едва ли обменялись несколькими словами, так что, наверное, я хочу сказать – более свободно, чем я себе представляла. Мне хотелось сказать, что мое детство тоже прошло в психушке. Только другого рода. Оно выглядело опрятным и упорядоченным, когда я росла. Лишь позже я поняла, насколько сумасшедшим был мой родной дом.

Но ничего этого я не сказала. Не только потому, что кое-что обо мне Шону необязательно было знать, но и потому, что я боялась показаться соревнующейся с Шоном и Эмили за то, у кого из нас детство было хуже.

Однажды после обеда, вскоре после появления в моем доме полиции, Шон позвонил и спросил, не могу ли я забрать Ники из школы. Детективы просили его приехать в участок в Шероне. Он отпросился с работы, едет туда, но не знает, когда вернется.

Он приехал ко мне в шесть вечера. Его допрашивали два детектива, снова мужчина и женщина, детективы Мини[1] ((неужели ее действительно так зовут?) и Фортас. Шон сказал, что они выглядели ненамного компетентнее, чем пара, явившаяся в мой дом той ночью.

Хотя эти по крайней мере взяли на себя труд связаться с полицией Детройта, которая навестила мать Эмили и получила тот же ответ, что и Шон. Нет, миссис Нельсон ее не видела. Нет, миссис Нельсон понятия не имеет, где ее дочь. Если честно, они больше говорили с ее сиделкой. У миссис Нельсон был один из ее “плохих дней”, и она едва могла вспомнить, как ее дочь зовут.

Во все продолжение своей беседы с детективами, сказал Шон, у него было чувство, что они следуют инструкции из учебника: “допрос Мужа Пропавшей Жены № 101”. Беседа вымотала Шона. Детективы снова и снова задавали одни и те же вопросы. Знает ли Шон, куда могла уехать Эмили? Был ли их брак счастливым? Доказательства? Причины, по которым она могла чувствовать себя неудовлетворенной? Возможность того, что у нее был роман на стороне? Случаи алкоголизма или злоупотребления наркотиками?

– Я сказал, что она экспериментировала с наркотиками, недолго. Как все мы, когда нам было по двадцать с небольшим. Улыбнулся им, как идиот. Но шутка осталась при мне. Эти двое мне в ответ не улыбнулись. Никаких глупостей насчет их двадцатилетних. Это продолжалось не один час. Мрачная комната для допросов. Они ушли, потом вернулись. Как во всех этих детективных сериалах, которые мне всегда нравились, а Эмили – нет… И еще… Мне не показалось, что они меня в чем-то подозревают. Если честно, Стефани, по-моему, они не верят, что Эмили мертва. Не знаю почему, с чего они взяли, что знают все о нас. О нашем браке. Но мне кажется, они думают, будто Эмили просто подхватилась и уехала. Сбежала. Они все твердили: “В отсутствие трупа, в отсутствие признаков насильственной смерти…” А я все сдерживался, чтобы не крикнуть: “А как насчет отсутствия Эмили?!”

– Как насчет отсутствия?

Я ловила каждое слово Шона, в то же время думая, что слова о нелюбви Эмили к детективным сериалам – это его первая жалоба, которую я когда-либо слышала от Шона насчет Эмили. А вот у нее был богатый список претензий к нему. Шон ее не слушает. Шон заставляет ее чувствовать себя дурой. Любая жена в нашем городке могла бы сказать то же самое о своем муже. Я могла бы сказать такое о Дэвисе.

Спустя несколько дней позвонила детектив Мини. Хорошо, что Шон предупредил меня насчет ее имени; я не захихикала и не сморозила какую-нибудь глупость, когда она представилась. Мини сказала, что я могу приехать к ним в участок, когда мне будет удобно. Они подстроятся под мое расписание. Очень мило. Но не померещилась ли мне некоторая надменная ирония в ее голосе, когда она сказала “расписание”?

Отвезя Майлза в школу, я поехала в полицейский участок Шерона. Должна признаться, я нервничала. Мне казалось, что все станут смотреть на меня так, словно это я сделала что-то плохое.

Детектив Мини и гораздо более молодой детектив Фортас задавали мне те же вопросы, что и Шону. В основном их интересовало, не была ли Эмили несчастна. Все время, что я говорила, детектив Фортас проверял что-то в своем телефоне и пару раз отправил сообщения, которые, насколько я понимаю, не имели ко мне никакого отношения.

Я сказала: ей нравилась ее жизнь. Она бы никогда этого не сделала. Преданная жена и мать пропала, а вы, ребята, и не думаете шевелиться! Почему я одна хлопочу о своей подруге? Почему ее муж не сказал того, что говорю я? Может, потому, что Шон британец. Слишком вежлив. Или не ощущал эту страну своей. Предоставил решать мне.

– Ладно. – Детектив Фортас словно бы делал мне огромное одолжение. – Посмотрим, что мы сможем выяснить.

В те выходные детективы объявились у Шона: могут ли они осмотреть дом? К счастью, Ники был у меня, играл с Майлзом, так что Шон впустил их. Он сказал, что обыск был неопределенным и поверхностным. Как будто они на самом деле риелторы или люди в поисках квартиры, подумывающие, не купить ли этот дом.

Детективы попросили фотографии Эмили. Шон отдал им несколько снимков. К счастью, сначала он позвонил мне, и я посоветовала не отдавать снимки, на которых есть Ники. Шон одобрил эту мысль.