– Друг мой, мы накапливаем силы. Сегодня подойдет резерв, и тогда это пушечное мясо отправится туда, куда проложит дорогу «Юнион Джек»! – тихо молвил капитан, который любил изъясняться высокопарно.

Мэллоун привык к его закрученным фразам, и они уже его не так раздражали, как раньше, когда он только что был приставлен к щеголеватому капитану порученцем. Никакие тяготы войны не могли заставить капитана Остриджа, прозванного австралийцами Страусом, пренебречь привычками, которым, по правде говоря, было больше места дома, в Лондоне, нежели здесь, в этом влажном и жарком пекле. Речь шла о хирургически чистом бритье, опрыскивании себя с головы до ног пряными духами и о постоянной глажке кителя, что делало существование капрала просто невыносимым. Но Остридж повторял, что нужно оставаться англичанином всегда и везде, даже если придется бриться осколком стекла.

Вскоре капитан познакомился со славным малым – лейтенантом Сэмюэлем Перкинсом из Нового Южного Уэльса, добровольно записавшимся в корпус, который командование Антанты бросило в помощь британским частям, воюющим на турецком фронте. Лейтенант происходил из знатной семьи лендлорда, что позволило ему получить офицерский чин и довольствие; он также имел приличное походное снаряжение, да такое, что капитан Остридж повадился ходить к нему для глажки кителя, ибо утюг, привезенный из Аделаиды, был более «утюжистый», нежели родной, британский, коим ранее орудовал Мэллоун, пыхтя и проклиная жару и привычки капитана. Видите ли, утюг Перкинса не оставлял полос и заломов на выцветшей от палящего южного солнца ткани кителя и галифе! Да, это, конечно, очень важная деталь в победе над турками!

Лейтенант, дурья голова, искренне сокрушался, что их часть держат в резерве, и всячески рвался в бой, как только слышал британский горн. Но полковник Бошем хладнокровно берег резерв до подхода основных сил АНЗАКа, – берег для решительного штурма, несмотря на ежедневные потери, которые нес Норфолкский полк.

– Сэмюэль, – достаточно громко, чтобы австралиец услышал, обратился Остридж к нему, – по нашим турецким друзьям можно проверять часы! Бьюсь об заклад, что сейчас начнется артиллерийский обстрел. Ставлю на шрапнель!

– Сэр, турки ленивы! Думаю, они еще спят, – неуверенно произнес лейтенант Перкинс.

– Вот посмотрите, – капитан взглянул на карманные часы. – Без четверти десять всё и начнется!

Он поправил фуражку и, подмигивая, повернулся к порученцу:

– Мэллоун, а вы что скажете?

– Как пить дать, будет шрапнель, – пробурчал обреченно капрал, которого страшно раздражали эти турецкие обстрелы, когда в воздухе вспучивались белые облачка взрывов и противно жужжали осколки, вспарывая горячий воздух.

Лагерь находился дальше зоны поражения турецкой артиллерией, но доставалось дозорам, которые то и дело приносили на носилках в лагерь раненых и убитых.

В голубом небе разом появилось несколько разрывов, чуть позже достиг слуха и звук.

– Разрази вас гром, вы правы! – Лейтенант выпрямился, но, спохватившись, инстинктивно пригнулся. – Как вы узнали, сэр?

– Удача на моей стороне, мой дорогой Сэмюэль, вы опять проспорили! Просто я нахожусь тут чуть дольше вас, – Остридж хитро посмотрел на австралийца. – У вас не завалялась ли бутылочка того замечательного зернового виски, которым вы угощали меня в прошлый раз?

Перкинс был явно раздосадован: скоро от его запаса отцовских напитков не останется ничего, если он и дальше будет спорить с этим везунчиком из далекого Лондона.

– Капитан, а что вы скажете о донесении разведки – я имею в виду странные инженерные сооружения, обнаруженные на высоте шестьдесят? Говорят, там трудился целый немецкий университет, и лишь спешка помешала военным установить гигантскую мортиру, которая могла бы перекрыть все подступы к крепости со стороны бухты.

– Мой любезный друг, раз не успели, так и незачем об этом говорить. Скоро мы выбьем турка и своими глазами посмотрим на эти легендарные немецкие диковинки. Я бы и сам не отказался от большой пушки, чтобы разнести к чертям эту крепость, как скорлупу ореха. Но пушку нам не привезли! – Капитан Остридж усмехнулся и подмигнул австралийцу. – Значит, Перкинс, придется нам немного поработать, вы не против?

– Черт возьми, я засиделся уже здесь, да и мой взвод уже воет от безделья. Не за этим мы проплыли несколько тысяч миль!

– Ничего, Перкинс, еще пара дней, и вы будете героем битвы при Анафарте! – Остридж засмеялся, а австралиец с досадой махнул рукой. Анафарта была жалкой опустевшей пастушьей деревушкой на склоне высоты, и место ее нахождения на гражданских картах можно было показать лишь кончиком остро отточенного карандаша.

Полковник Бошем расхаживал вдоль длинного, наспех сколоченного из досок стола с картой, установленного в штабной палатке. Жара выдалась нестерпимая, полковник даже разрешил офицерам расстегнуть верхние пуговки форменных рубах и ослабить галстуки, что было неслыханной поблажкой. Бошем и сам обливался потом, утирал лоб платком и, раздраженно морщась, указывал пальцем на вражеский укрепрайон.