— Он и сам не знает. Он сидел на барже и дожидался, когда ты принесешь ему одежду. Потом почувствовал удар, еще услышал звук выстрела, а когда пришел в себя, то лежал на белой постели и склонившийся над ним военный врач спрашивал: «Вам лучше, капитан?» Он был в гарнизонном госпитале. В его кармане нашли удостоверение на имя капитана Мандера. Кормежка и уход ему очень понравились, и тогда он придумал свою сказочку… Не дурак парень.

— Что еще за сказочка.

— Ну, для капитана у Чурбана слабовато с образованием и, ляпнув какую-нибудь глупость, он начинал немедленно хвататься за затылок там, где у него была рана. Он не помнил ни имен, ни откуда он взялся в Оране. Ранение в голову. Его пробовали лечить электричеством, давали лекарства — все напрасно. В конце концов пришли к выводу, что пуля задела какой-то важный нерв на затылке капитана, отчего он потерял память, а заодно и хорошие манеры.

— А каким образом он впутался в дело Ламетра?

— Когда он поправился, его сразу допросили в военной прокуратуре, потому что этого самого капитана Мандера уже пару недель ждали из Юго-Западной Африки. Он должен был стать важным свидетелем в деле Ламетра. Хопкинс и там заявил, что ничего не помнит. Ламетр, который утверждает, что против него ведется организованная травля, — и это, действительно, так, — решил, что показаниями капитана руководят все те же невидимые руки. Так или иначе, последней надеждой Ламетра было то, что капитан даст показания в его защиту. Узнав, что этого не произошло, он пришел в ярость и чуть не прикончил Чурбана.

— И теперь все мы оказались в самой гуще дела, которого не знаем и к которому не имеем ни малейшего отношения.

— Поживем — увидим, что из этого получится. Пока ничего страшного нет.

— Только Чурбан влип по уши.

— Ничего — вывернется.

Мы шли по узкому, извилистому переулку глубоко в портовых кварталах.

Именно тут находилось заведение под названием «Рогатая Кошка», в котором нам была назначена встреча.

Квастич, сидевший с опухшим лицом за пианино, играл и одновременно дремал. В этом у него был немалый опыт.

Когда мы вошли, хозяин показал на занавес за стойкой:

— Туда…

Там находилась небольшая комнатка, где мы в свое время не раз встречались с наводчиками, скупщиками и прочими собратьями по ремеслу. Сейчас нас ожидал там Чурбан и…

Люси де ла Рубан!

Она, хоть и была одета в потрепанный костюм горничной, все равно резко выделялась из окружающей ее обстановки — так же как Чурбан, несмотря на сверкающую форму, совершенно не подходил к залам губернаторского дворца и к его гостям. Сейчас, впрочем, Хопкинс имел уже обычный, донельзя опустившийся вид. Сдвинутая на затылок крошечная шляпа, потухшая сигара в углу рта, на широченной груди вязаное трико, пиджак наброшен на плечи, на клетчатых брюках — треугольное зеленое пятно. Такой излишний предмет туалета, как носки, вызвал бы у него только пренебрежительную усмешку. Он сидел, опершись локтем о стол и уставившись на стакан с бренди.

— Давайте к делу, — сказал Альфонс — К рассвету мы должны вернуться, иначе Потриен подведет-таки нас под расстрел.

— О чем идет речь? — спросил я, чтобы не один Альфонс вел разговор.

— О том, что мы входим в компанию по разработке рудника алмазов. Рудник изумительно богат, только не очень известно, где он находится, — ответил Чурбан и залпом осушил стакан. — Я лично за. Всегда завидовал владельцам рудников — они здорово зарабатывают.