— Тогда дайте сигарет, — ответил он агрессивно, — я только что последнюю выкурил.

Хопкинс презрительно кинул ему несколько русских папирос с длинным мундштуком, позаимствованных у Мусовского.

— Началось, все, — повернулся Турок ко мне, — когда ты и Хопкинс пришли на баржу, а я сидел там, завернувшись в скатерть.

— Да, началось все тогда, — кивнул Хопкинс, нервно перекатывая из угла в угол рта окурок сигары.

— Терпение, Хопкинс, — С ошеломляющей наглостью Турок добавил: — Выше голову…

Хопкинс устало опустил глаза, но промолчал.

— Когда я сидел на барже, — снова закурив, начал Турок, — на палубу неожиданно поднялся неизвестный молодой человек. Он спросил у меня, кто хозяин баржи. Я ответил, что хозяин уехал в Гибралтар, а я оставлен здесь сторожить судно. Тогда он спрашивает — нельзя ли оставить здесь на несколько дней один ящик. Я говорю, что можно, но придется заплатить. Он предложил пятьсот франков, и я согласился. Через час он привез ящик, и мы убрали его в трюм. Я получил задаток — двести пятьдесят франков. Вечером ко мне зашел один дружок, и я все спустил ему в карты. После этого мы основательно выпили, и утром, проснувшись, я обнаружил, что кто-то украл у меня и одежду, так что пришлось завернуться в скатерть. Я ждал, что придет владелец ящика с остальными деньгами, но он все не появлялся. Тогда я спустился в трюм и заглянул в ящик. Там не было ничего, кроме трупа.

— Как выглядел труп? — спросил капитан.

— Невысокий, плотный мужчина, лысоватый, с широким, немного вздернутым носом.

— Капитан Мандер, — пробормотал Ламетр.

— Да, это был он. У него была прострелена голова. Я понимал, что, если меня найдут в обществе трупа, быть беде, но не мог уйти без одежды. Положение было отчаянным, оставалось только ждать — а вдруг появится идиот, у которого мне удастся выманить хоть какую-нибудь одежку. Так оно и случилось. Пришли Хопкинс и Копыто. Не один даже, а двое. Ну, я ушел в костюме Хопкинса. И тут, через каких-нибудь пару минут, я увидел того парня, который оставил мне ящик. Он сидел на террасе ресторана с женщиной. С графиней.

— Кем был этот человек?

— Один морской офицер по фамилии Хиггинс.

— Хиггинс… — удивленно прошептал капитан.

— Да… Но тогда он был в штатском. Я подошел к нему и попросил объясниться. Он заговорил со мной очень ласково, а графиня, внимательно посмотрев на меня, сказала, что ей нужен храбрый человек и предложила работать для нее. В результате я очутился у нее на вилле, отлично поел и попил, и графиня сказала, что я буду получать по две тысячи франков в месяц, пока буду на службе. Потом она попрощалась со мной, потому что ее позвали в другую комнату к телефону. Я, однако, не вышел, а решил подслушать ее разговор. Беседовала она с тем офицером, Хиггинсом. Среди прочего я услышал: «Ночью отправитесь на баржу и ликвидируете содержимое ящика… Если там кто-то будет, позаботьтесь, чтобы он не смог ничего разболтать…» Не задерживаясь больше на вилле, я поспешил на баржу. На палубе никого не было. В трюме я обнаружил форму капитана, а в ящике — Хопкинса, мертвого, судя по всему. В этот момент пришли Копыто и Альфонс. Сначала они хотели убить меня, а потом мы вместе отправились за Квастичем. Мне было ужасно неприятно, что из-за меня с Хопкинсом стряслась такая беда, и по дороге я, чуть поразмыслив, отстал, вернулся на баржу, надел на Чурбана валявшуюся в углу форму капитана и оттащил его в один из соседних переулков. Потом позвонил по телефону в военный госпиталь и сообщил, что там-то и там-то лежит раненый капитан. Это был единственный способ обеспечить Чурбану быструю и, к тому же, первоклассную помощь.

— Исключительно разумно, — сказал Мазеа. Капитан тоже кивнул.

Чурбан молча грыз ногти.

— После этого я вернулся к графине. Ничего не поделаешь, служба есть служба. Тем более, что должность меня устраивала. Водить машину, размахивать револьвером и давать в зубы я умею неплохо. Я постоянно следовал за графиней в большом закрытом автомобиле, чтобы в любой момент быть под рукой. Я был ее телохранителем, получал много денег, роскошно жил и вращался в хорошем обществе — вот только вас приходилось побаиваться. Графиня была уверена, что я переметнулся на ее сторону и предал вас, тем более, что она видела, как Копыто гнался за мною. Но она не знала, что каждый раз, когда грозила беда, я письменно предупреждал вас. Этот остолоп, — Турок выразительно посмотрел на меня, — может благодарить меня за то, что до сих пор еще жив. Я предупредил его, что графиня использует его глупую доверчивость…

— Это правда? — спросил Альфонс.

— Я тогда… забыл рассказать… — немного смущенно ответил я. — Но оно и впрямь так было…