Парень сник и отступил в сторону. Матвей выстрелил, и колесо тут же засвистело. Он расстрелял все четыре колеса, а оставшиеся патроны разрядил в радиатор.

– Теперь можете ехать.

– «Пушку» верни, – попросил Нос.

– Чего? – Матвей подумал, что ослышался.

– Пистолет, – затравленно покосился на Рыжего Нос, потом снова взглянул на Матвея и махнул рукой: – Это я так, пошутил…

Когда Матвей вернулся к палатке, то застал обеих женщин до смерти перепуганными. Он огляделся в поисках еще одного или даже двух бандитов, которые побывали здесь в его отсутствие.

– Матвей, – едва слышно проговорила Марта, – ты в кого стрелял?

Догадавшись, что подумали женщины, он решил слегка подшутить над ними:

– Все, эти парни больше никогда не причинят людям вреда…

– Ты их…

– Вы их убили? – прохрипела Даша.

– Он врет! – недоверчиво воскликнула Марта.

– Не вру, а шучу, – улыбнулся Матвей. – Собирайтесь, нам пора ехать.

Выйдя из подъезда, Колька вскрикнул, едва не налетев на Григория Яковлевича. Грузный мужчина жил этажом выше и в далеком детстве не раз трепал Кольку за разного рода хулиганистые выходки. Он был одного с матерью возраста и часто захаживал к ней в гости. Закрывшись в комнате, они могли сидеть там, в сизых клубах папиросного дыма, до утра, и, как Колька подозревал, не только распивать «беленькую». Он вообще считал, что этот увалень сыграл в его судьбе не последнюю роль, а может быть, даже что ни на есть первую. У них с дядей Гришей были одинаковые водянистого цвета глаза и широкие носы. Правда, на этом все сходство и заканчивалось. Колька – худой как смерть, а Терентьев, наоборот, тучный и грузный. К тому же любитель выпить, разбитной дядька очень страдал из-за своего веса и последние годы почти не выходил во двор. Пить он перестал после инсульта, на удивление слабо отразившегося на его внешности и физических данных. Григорий Яковлевич остался по-прежнему в ясном уме и твердой памяти и лишь слегка стал приволакивать при ходьбе правую ногу. Бурная молодость оставила на его лице отпечаток в виде сосудистой сетки, синюшного цвета кожи и мешков под глазами.

– О! – открыл он рот.

– Здорово, дядя Гриша! – выдохнул Колька, размышляя, как обойти не к месту возникшего на пути соседа.

– А что, мать дома? – навис над ним Терентьев, опираясь на отшлифованную от частого пользования палку.

– Дома, вернее, нет, – спохватился Колька, испугавшись, что он сейчас отправится к ней.

– Ты где пропадаешь? – продолжал между тем засыпать вопросами сосед.

– Работаю, – соврал Колька, чувствуя новый прилив слабости.