— Нет, мессир, вовсе нет. Ко мне перешло только прозвище. Но не относитесь легкомысленно к безумным словам старой женщины…
Франсуа зло захохотал. Ему достаточно было щелкнуть пальцами, и эта сумасшедшая окончила бы свои дни на костре. Он поднялся из-за стола и с надменным суровым видом встал между ними.
— Мне нужна девственность этой девушки, арендатор, и я возьму ее! Подумай о своей семье… Либо ты отдашь мне ее по доброй воле, либо я возьму ее силой!
Сказав это, владелец замка Воллор быстро вышел, даже не взглянув на весело входившую в дом Изабо, которая присела перед ним в реверансе.
Изабо, рыдая, уткнулась в колени бабушки, не удостоив взглядом отца, который только что, глядя в сторону, приказал ей покориться воле их сеньора. Старушка положила сухонькую руку на голову Изабо, провела по длинной каштановой косе девушки, падавшей на высокую, крепкую грудь.
— Не печалься, девочка, — пробормотала она, — Бог спасет тебя от этого дьявола.
Изабо верила и в Бога и словам своей бабушки, которая воспитывала ее после смерти матери, умершей во время родов младшей сестренки Альбери. Однако девушке не удавалось избавиться от страха, граничащего с ужасом.
На следующий день она пошла к своему жениху Бенуа, которого любила нежной, чистой любовью. Тот был занят заточкой ножей на точильном круге и очень обрадовался, увидев Изабо, сопровождаемую маленькой коричневой собачкой Мирет. Заплаканное лицо невесты огорчило его, и он отвел Изабо в сторонку. И там, дрожа, он выслушал ее признания. Какое-то время он молчал, потом, тяжело дыша от еле сдерживаемой ярости, взял ее ручки своими горячими, натруженными руками. Изабо почувствовала облегчение, но длилось оно недолго. Бенуа глубоко вздохнул, борясь с собой, и жалобно выговорил:
— Надо подчиниться, Изабо.
Она хотела было вырваться, будто обожженная его словами, но он крепко прижал ее к себе и, несмотря на мертвенную бледность, выступившую на девичьем лице, печально продолжил:
— Ты, как и я, знаешь обычай. Это его право, Изабо. Неподчинение — это смерть. Неподчинение — это смерть! — повторил он, как бы убеждая самого себя.
— Тогда я предпочитаю умереть! — бесцветным голосом сказала Изабо. — Он подлый, жестокий и внушает мне ужас!
— Он наш господин, Изабо. Мы принадлежим ему. Мы его вилланы. Я постараюсь, чтобы ты все забыла! Наши дети заставят тебя забыть!
— Наши дети, Бенуа?
Изабо пристально посмотрела в глаза ножовщика.
— Как забыть, если я буду вынашивать и кормить ребенка не от тебя?
— Коль такое случится, твоя бабушка вытравит из тебя дитя дьявола! — процедил сквозь зубы Бенуа.
Изабо вновь разразилась рыданиями, стараясь вырваться, но Бенуа крепко обнимал ее.
— Я люблю тебя, Изабо. Ты для меня дороже всего. Но неподчинение означает смерть! Смерть! — повторил он. С малых лет он слышал эти слова, этот наказ, который не должен забывать ни один виллан, слова о беспрекословном подчинении вплоть до отказа от чувства собственного достоинства, от своих желаний. Но сейчас перед ним была Изабо со своим отчаянием, красотой, светлой душой, смехом, который, возможно, исчезнет навсегда, Изабо, у которой отнимут девственность, Изабо, которая перестанет верить ему из-за его предательства. И тут, разжав губы, прокушенные до крови от сдерживаемой ярости, он выдохнул:
— Мы убежим, Изабо! Сбежим сразу после благословения. Я спасу тебя от него, но мы погибнем!