Взглянуть на имя звонящего или попытаться угадать его, Анне даже в голову не пришло. Алые губы недовольно поджались, а глаза устремились вверх.

— Я больше слышать ничего не желаю! — сказала она, выдерживая паузы между словами. — Ты просто должен быть здесь! Леш, я не шучу!

— Нюра, я тут! Успокойся! Ты чего? Я просто хотел спросить, где тебя найти? — приятный, очень знакомый и очень родной баритон звучал ласково и смиренно. Нюра надула щеки, глаза забегали: «Он рядом!»

В телефоне стукнуло, загрохотало: — Да что тут происходит? Смотреть надо под… э-э-э! Что за…? Ань, я не тебе! Где ты? А всё — вижу тебя!

Телефон убежал снова в сумку и улегся рядом с головой гриффона. Толпа людей расступилась или вовсе пропала куда-то вместе с колоннами. Во всяком случае, Аня не замечала никого рядом, во всем вестибюле в одно мгновение оказалось пусто.

Молодая женщина с оранжевой сумкой начала проявляться из стены: постепенно стало видно белоснежное лицо, открылись большие глаза цвета лесного ореха, черные локоны выбились из прически, и вся хрупкая фигурка подалась навстречу родному голосу. Анна машинально поправила волосы. На щеках выступил ровный румянец. Кокетливая улыбка появилась без всякого предупреждения, как-то самостоятельно.

Отражая ее мимику и умноженное в несколько десятков раз движение вперед, тоже убирая волосы с лица, к ней спешил мужчина, лет под тридцать, не высокий, коренастый, с мягкими чертами лица «милый мой зайчик» и жесткой короткой щетиной «третий день небритости».

— Привет, привет! Я не сильно опоздал? Не мог решить, стоит ли мне смотреть, чего добились другие люди или лучше самому что-то успеть!

— Ты опять? — Аня поцеловала возмущающегося Алексея в колючую щеку. — Пойдем, у нас не так много времени. Что теперь говорить? Ты здесь и это самое главное.

Обходя людей, снова опустившихся откуда-то сверху с потолка, на котором висели две огромные восковые люстры-близнецы в стиле японского дизайнера Такеши Миякава — ими можно любоваться часами, не отводя глаз — или вознесшимися снизу из пола, покрытого стеклом, под которым виднелась странная масса, напоминающая съеденную еду, заинтересованная пара свернула на лестницу.

Идти по ступенькам было затруднительно в силу их размера, но тем не менее лестница всем своим видом — традиционным ковровым покрытием Дома культуры и самыми обычными театральными бра на стенах, обещала без каких-либо творческих ухищрений вывести на основную территорию галереи. Она никак не выдавала свою принадлежность к названию всего мероприятия «Одрадек: о высоком и низком», хотя даже определение лестницы в толковом словаре компрометировало ее в развитии темы — подъем и спуск.

Алексей косился на блузку подруги, считая пуговицы и с интересом рассматривая их овальную форму и рисунок оливковой веточки. Эта профессиональная привычка, «визуальная филобутонистика», как он ее назвал, прочно вошла в его жизнь года три назад, а может и значительно раньше. Аня и тогда воспринимала этот взгляд как долгожданный комплимент и обычно, чуть разворачиваясь, выпячивала и без того привлекательную грудь, чтобы она казалась больше и выше. Думать в такие минуты, что его интересуют пуговицы, самолюбивая жена категорически отказывалась.

Поднимаясь по ступенькам, пара сумела быстро избавиться от ощущения — прекрасного и мерзкого, которое художники так старательно создавали на подходе к павильонам, и отвлечься от атмосферы страшной загадки и необычной реальности.

— Ну, как ты? Все путем? — Алексей, решил, что нужно о чем-то спросить, завязать разговор. Все-таки они договорились быть друзьями, а друзья иногда общаются, задают всякие вопросы этого типа. Сегодня ему не хотелось тратить время на посещение очередной выставки и разговоры с Аней. Но часто легче повиноваться, чем объяснить упрямой барышне свою четкую позицию. В споре получишь несравнимо меньше удовольствия, чем вреда для психики.

— Как я? Да ты лучше о себе расскажи. Так и мечтаешь попасть на стену возле моря? Не слышала, чтобы ты там уже отметился. Газеты ничего не писали, — Аня почувствовала фальшь в дежурном вопросе друга, поняла, что Алексей на самом деле не интересуется ее жизнью, и совсем не желая ничего плохого, уколола его в больное место.

Он поморщился, но промолчал.

— Извини, — спохватилась она. — Я не хотела!

Аня отметила про себя, что даже если человек решает не в коем случае не говорить фраз, которые когда-то разрушили что-то важное для него, однажды слова произносятся, складываясь в те самые предложения, а он почему то чувствует всего лишь неудобство, которое испытываешь, если посередине спектакля в кармане зазвонил телефон. Всего лишь неудобство и ничего более.

— Забудь, Нюр, — вяло отмахнулся Алексей. — Давай не будем об этом, хорошо?

Нюра не понимала его и раньше, с чего он должен был решить, что произошли хотя бы и мало-мальские изменения? Что такое с ней могло приключиться?