– Ты сломала ей нос, – каркала Фиона. – Два зуба выбиты. На нас подадут в суд.
Кар-р, кар-р.
Я отложила телефон, чтобы не слышать этого карканья; мне срочно нужно было мое «лекарство». Я держала его в блестящей коричневой баночке, где раньше хранился чай. «Чайные дневники, – гласила надпись. – Классический органический завтрак».
Я вдохнула немного, набираясь сил для разговора с Фионой.
– Мне были малы туфли, – сказала я. – Слишком узкие, и я споткнулась. Я не виновата.
– Мы в последний раз прикрываем твои выходки, Беатрис. Еще один подобный случай – и тебя выставят. Ты это понимаешь?
– Беатрис, ты меня слушаешь? – вклинивается голос моего тюремщика, острый, точно стекло. Он проходит сквозь меня подобно ножу. – Ты вообще слышала, что я сказал?
Он все еще смотрит на меня с порога своими чернильными глазами.
Думает, я не знаю, что он задумал.
Столько слов крутятся в голове, будто их нашептывают голоса, точно молитвы в церкви на Пасху, когда все скамьи заняты и люди стоят в проходах, а у алтаря лежат лилии.
Лилии. Мне хочется закричать.
Но я веду себя как образцовая узница. Слова крутятся в голове, но я выбираю лишь те, что он хочет услышать.
– Конечно, я тебя слушаю, любимый. С годовщиной тебя.
Глава третья
Я заблудилась. Арендованный «Ниссан» полз сквозь туман, густой словно вата, призрачно поблескивающий в свете фар, растворяющийся в черноте глухой ночи. Такую темную ночь еще называют «колдовским часом». GPS вырубился еще двадцать минут назад, и других машин я не встречала примерно столько же. Тихий океан шумел в сотнях метров подо мной, и пульс стучал в такт волнам.
Наверное, я проехала поворот на Торн Блаффс – немудрено на таком-то серпантине, Отис предупреждал.
Всего одиннадцать часов назад я, собрав вещи, в последний раз закрыла дверь уже не своей квартиры и села на рейс из аэропорта имени Джона Кеннеди. Сильная турбулентность над Скалистыми горами, третья мини-бутылочка каберне, потом бег через гигантский терминал лос-анджелесского аэропорта в попытке успеть на стыковочный рейс, который, как оказалось, отменили из-за тумана в Монтерее. Я постучала по плечу парня в зеленой толстовке с выпуклым гигантским моллюском:
– Не знаете, когда туман рассеется?
– В это время года туман довольно частое явление, может пропасть через двадцать минут, а может и через шесть часов.
Шесть часов! Меня так и подмывало броситься к стойке и сесть на первый рейс обратно в Нью-Йорк. Но квартиру я уже сдала девушке-фотографу с розовыми волосами, из Голландии, а на банковском счету почти ничего не осталось. Да и друзей всех раскидало по стране.