Тот обиженно набычился, глаза совсем скрылись под густыми бровями:

— Эми, я не дурак, я не наступаю на грабли два раза. Я не собираюсь работать тут, тут и без меня желающих хватает. Я решил ехать в Нью-порт…

— Куда…?! — охнула Эми. — Но там же… Ты же читал газеты, ты слышал, что говорил преподобный Стюарт.

Алистер рассмеялся:

— О даааа, Эми… Ты забыла: где мы живем? Мы живем на острове. Зараза за каналом! За каналом, Эми. Пусть лягушатники хоть зачихаются все, мы тут на острове отсидимся. Сюда зараза не придет. Поверь. Я знаю, что говорю. Я поеду в Нью-Порт, наймусь рыбаком там. Здесь на крабах не заработать, а там… Там, Эми, там ловят устриц. Знаешь, почем нынче устрицы? Я заработаю не жалкие пол-пенса за краба, я заработаю так, что на Рождество будем гулять в городке, забыв на время о ферме. Ты же заслужила, Эми, новый наряд и новую обувь, ты заслужила неделю отдыха. И я заработаю тебе, клянусь. И чихать я хотел на заразу. Я шотландец, шотландцы не болеют, Эми. Нас не запугать какой-то хворью.

Он уехал на следующий день, оставляя ферму полностью в распоряжении Эми. В помощь ей был хмурый, избегавший людей Джон — его Алистер подобрал года два назад у печей по обжигу извести, с тех пор Джон дальше фермы носа не казал. Даже в церковь не ездил, хотя Эми и приглашала, места в коляске хватило бы.

Она понимала, что Джон имеет право избегать людей, это его жизнь и его выбор, но все же, все же… Изувеченная щека и почти неработающая после ожогов левая рука не повод навсегда закрыться от людей и бояться их. Наверное, если бы она была красива так, как был когда-то красив Джон, она бы тоже страдала по утраченному, но… Эми была обычной деревенской девчонкой, светлые волосы, скорее серые, чем солнечно-белые, карие глаза, острый нос. Её можно было назвать хорошенькой, но никак не красавицей. Наверное, она была плохой христианкой, раз не понимала страданий Джона. Да, он был когда-то красив. Прямой, аристократический нос, классический профиль, карие пытливые глаза, волевой подбородок. Красивые, длиной до подбородка каштановые волосы волной падали на лицо, закрывая большую часть искалеченного лица, но полностью скрыть шрамы им не удавалось. Впрочем, левую, со сросшимися в единое целое пальцами в сетке шрамов не скроешь никак.

Имущества у Джона не было никакого — только то, что выделил пожалевший его Алистер. Рубашки, штаны, жилеты и даже кепку он донашивал за мужем Эми. Она машинально подумала, что раз у неё появилось время вместо работы в поместье, то хорошо бы сшить Джону новую рубашку на Рождество. Старая совсем поизносилась.

О своем прошлом Джон почти ничего не рассказывал. И почему остался ночевать той зимней ночью у печей по обжигу извести, и как обгорел… Впрочем, как — Эми и сама прекрасно понимала. Видела она те печи — раз в год Алистер ездил покупать свежую известь для обработки полей (по договору с владельцем фермы они каждый год вносили гашенную известь в кислую почву). Иногда он брал с собой и Эми — скучно же все время сидеть на ферме.

Печи по обжигу извести напоминали ничем не огороженные ямы в земле — глубокие, опасные (в процессе обжига температура там достигала 800 градусов), чуть зазеваешься и… Тебя уже не вытащить. Местные бродяги зимними ночами предпочитали ночевать именно тут — единственное теплое место, откуда тебя точно не прогонят. Только не стоит засыпать на краю — или задохнешься, или свалишься в топку. Видимо, последнее чуть и не случилось с Джоном.

Несмотря на увечье, со своей работой Джон справлялся быстро и споро — по утрам, после завтрака в одиночестве, Эми только выходила, чтобы задать корма курам и гусям, а он, пораньше запустив овощерезку, купленную по прошлой весне, уже успевал накормить коров, свиней и овец. Пока она доила коров, он прибирался в хлевах, успевал поухаживать за конем, их смирным, уже старым шайром и запрячь его в повозку. Потом он без слов приходил в коровник и забирал у Эмили бидоны с молоком, грузил их на повозку и ехал на станцию, отправлять молоко в город. Они отправляли молоко не в Излучину, местный городок, а за Змеиный хребет — в Эр-апон-Дикей, расположенный в другом графстве, но из-за затейливости географии и железной дороги оказавшийся ближе к их ферме. После поездки Джон приходил в дом за скромным обедом и вновь исчезал — занимался мелкой работой по ремонту на ферме, тут всегда было что починить.

Прошло уже полмесяца, как уехал Алистер, а они с Джоном и десятка слов друг другу не сказали — только вежливые приветствия и пожелания “приятного аппетита!”, но этот день после второго Адвента все изменил. Джон приехал с железнодорожного вокзала позднее, чем обычно. Вдобавок в повозке так и стояли бидоны с молоком.

Эми, занимавшаяся мелким ремонтом в передвижном курятнике, вышла встречать повозку, помогая открыть ворота.

— Что случилось, Джон? — Она внимательно рассматривала явно полные молока бидоны — пустые, вернувшиеся из Эр-апон-Дикея грохотали всегда так, что их ни за что не перепутаешь.

Тот остановил повозку, спрыгнул с облучка и, старательно поворачиваясь правой стороной к Эми, сказал:

— Миссис Бейкер, поезда не ходят. — это прозвучало глухо и растерянно.

— А ты не разговаривал со станционным смотрителем? Надолго это и по какой причине? К вечеру поезда пойдут?

Джон отрицательно качнул головой — почему-то Эми и не сомневалась, что он ни с кем не переговорит, придется ехать самой. Мужчина все же сказал:

— Поезда не пойдут ни вечером, ни на ближайшей неделе. Я видел объявление на станции. Некая Лига обеспокоенных граждан прекратила движение поездов и перекрыла туннель, ведущий из нашей долины. Говорят, во избежание эпидемии.

Эми нахмурилась, пытаясь понять, как дальше быть? Если молоко не доставить сегодня, то, во-первых, сорвется договоренность, и они с Алистером могут потерять молочное стадо, а во-вторых, молоко прокиснет.