– Вот это действительно важно. – И, развернувшись к будущему полковнику, я задал ему следующий вопрос: – Раз ты станешь командиром наёмного полка, то куда нынешний полковник денется?
– На повышение пойдёт. Два полка наёмников, 13-й и 14-й, объединяются в бригаду, и сын адмирала станет комбригом.
– Укрупнение соединений перед броском на север?
– Правильно всё понимаешь.
– Итак, вечером перекинем добытые тобой сведения разведке Талата, а что дальше делать будем? Предложения есть?
Буров затушил в пепельнице папиросу, закурил следующую, и это был признак того, что он сильно волновался. Показать этого он не мог, но я старика давно знал, и для меня его внутреннее смятение тайной не являлось. Старый наёмник и так в последнее время сильно сдал, видимо, укатали сивку крутые горки, и теперь, когда мне требовалась его поддержка, опыт и чутье старого и битого волчары, он нервничал. Это очень и очень плохо.
– Надо требовать от Центра разрешения на то, чтобы бежать отсюда, и, как только запахнет реальной войной, бросать всё, захватывать заложников из офицеров Альянса, грузиться на корабли и прорываться к турецким берегам. Благо здесь недалеко, пролив пересёк – и материк. Там уходим в сторону Трабзона и через него возвращаемся в Конфедерацию.
– Ну, это на самый крайний случай, и этот вариант мне не нравится.
– Почему?
– А ты сам посуди: по Турции от Мармариса до Трабзона топать – это месяц пути. Мы пройдём, в этом сомнений нет, но это потеря времени. Где-нибудь в Новороссийске или Туапсе вражеские корабли артиллерийским огнём будут дома с землёй ровнять, а мы, находясь рядом с логовом Альянса, нанесём один небольшой укол и уйдём в горы? Это непорядок, и я считаю, что если война начнётся, то драться будем всерьёз, и наше поле боя – Средиземноморье.
Буров вздохнул:
– Ты, Саня, идеалист и за своим патриотизмом не видишь самых очевидных вещей. Тебя, как дичь, загонят и вместе со всем твоим отрядом прихлопнут. – Он на миг замялся и продолжил: – Чтобы не было меж нами недопонимания, скажу сразу: ни я, ни мои бойцы с тобой не останемся. А раз так, то с тобой будут только твои воины и несколько десятков турок. И получается, что у тебя двести стволов против всей армии Альянса, и у вас нет ничего, что дало бы вашему отряду преимущество над регулярными подразделениями средиземноморцев. Вокруг море, и нужен хороший корабль. У тебя такого корабля нет, и даже если ты его захватишь, то это всего лишь дополнительная проблема, поскольку топливо имеется только на военных базах. Про то, что нужен экипаж, боеприпасы и ремонтная бригада, промолчу, ты не дурак и такие простые вещи должен сам понимать.
Теперь уже задумался я. Кара прав, и в случае войны самое лучшее для моего отряда – уходить на материк и пробиваться в родные края. Однако было понимание того, что, оставшись в Альянсе и развернув на его территории партизанскую и диверсионную борьбу, мы сможем нанести врагу такой урон, какой на родной земле нанести будет гораздо тяжелей.
– Мы остаёмся, – выдал я свое окончательное решение.
– Ну, как знаешь. – Кара с ожесточением задавил следующий окурок в пепельнице и порывисто встал: – О твоей семье я позабочусь, не переживай. А внуку всегда буду говорить, что батя его хоть и идеалист, но погиб героем.
– Вот и ладно, – слова тестя были несколько напыщенными, и я не смог сдержать лёгкой улыбки, – но попомни моё слово, дядя Коля, умирать я не собираюсь и намерен в любом случае остаться в живых и домой вернуться с прибытком.
– Посмотрим. – Буров направился на выход и, обернувшись, спросил: – Когда сеанс связи с Центром?
– Ровно в десять по Москве, то есть через сто двадцать три минуты, – взглянув на часы, ответил я.
– Вернусь через час.
Кара вышел, а я, посмотрев на широкую стеклянную пепельницу, достал из привинченного к стене шкафчика непочатую пачку папирос и коробок спичек. Курил я редко и только в тех случаях, когда требовалась некая отстранённость от происходящих в моей жизни событий. Так у меня получалось взглянуть на себя со стороны и порой найти оригинальное, нестандартное решение по той или иной проблеме.