Глава 16

Ехать до места, откуда раздавались крики и рычание, было недалеко — три сосенки, пять березок, и передо мной открылась небольшая полянка, на которой в последних лучах стремительно заходящего солнца я сумел разглядеть и потерянную тропу, по которой, чисто теоретически, я могу вернуться в поместье Долгоруких. Хотя, это вполне могла быть и не потерянная тропа, а, например, звериная, ведущая прямиком к водопою, но наличие на той тропе всадницы, все-таки настраивало на более позитивный лад, если она тоже не заблудилась, отстав от охоты.

Одновременно с моим появлением огромный матерый волк, перегородивший дорогу всаднице, лицо которой я никак не мог рассмотреть, да и не до этого мне было слегка, утробно рыча, бросился на приглянувшуюся ему добычу. Представить себе, что волк не заметил меня, я не мог, это было бы слишком фантастично. Вообще-то интеллекта животному было не занимать — из двух возможных целей он выбрал ту, которую взять было гораздо проще. И лошадка поменьше и не такая агрессивная, как то чудовище, на котором я сейчас сидел, способное своими копытами проломить череп и не такой зверюге, если Цезарю придется защищать свою жизнь. Да и женщина имела гораздо меньше шансов защитится от него, чем мужчина, пусть даже вооруженный одним кинжалом. Нет, я не принижаю достоинства прекрасного пола, напротив, мне всегда импонировали сильные женщины, способные чего-то добиться в жизни, где, как ни крути, а мужики занимают главенствующую позицию, являющееся верными помощницами своим мужчинам, а не просто красивыми сексуальными игрушками, вот только физиологию, заложенную в нас природой, или Господом Богом, да хоть инопланетянами, никто не отменял. Любая женщина, если это конечно женщина, а не обожравшийся гормонами трансвестит, будет всегда при любых равных условиях слабее, чем мужчина — это просто физиологические особенности, ничего более. Поэтому волк выбрал себе отличную цель, вот только он не ожидал, что к его жертве кто-то придет на помощь, и не сумел перестроиться в сложившихся обстоятельствах.

Волк прыгнул на лошадь, пытаясь дотянуться до ее уязвимых мест и повалить на землю вместе со всадницей, чтобы, порвав их, уже не спеша попытаться разобраться с более серьезной добычей. Ему почти удалось совершить намеченный маневр, но в последний момент лошадь взвилась на дыбы и забили в воздухе передними копытами, отгоняя от себя зверя. Визг женщины слился в единое с рычанием разочарованного в броске волка, но из очень уж неудачной позиции тот нападал, и истошным ржанием насмерть перепуганной кобылы. Не удержавшись в седле, женщина начала падать прямо под копыта своей обезумевшей от ужаса лошади и беснующегося рядом волка. Невероятным образом ей удалось сгруппироваться, и отползти в сторону, пышные юбки спасли ее от травм во время падения, но, казалось, ничто не может спасти от клыков разъяренного зверя.

Ждать больше было нельзя. Вяло промелькнувшая в голове мысль про то, что мне это вообще надо? была сметена другой, о том, что да, надо, раз я пытаюсь строить параллели и называть себя мужчиной. Поморщившись, я, испытывая острое сожаление о том, что ружье разряжено, и что мне не удалось бы его зарядить достаточно быстро, даже, если бы умел, а, к своему стыду, проведя здесь почти год, так и не научился, я соскочил с коня, выхватил кинжал и принялся приближаться к волку сзади, надеясь, что тот меня не услышит и не учует достаточно долго, чтобы потом было уже поздно. Вот же наивный юноша, мать твою.

Волк меня учуял, точнее, чуял-то он меня уже давно, но теперь к чутью присоединилось чувство опасности, и зверь сделал единственное, что мог сделать, кроме бегства — попытаться эту опасность ликвидировать. В невероятном прыжке развернувшись, он серой тенью бросился на меня. Кобыла, воспользовавшись тем, что хищник отвлекся, тут же сорвалась с места и понеслась по тропе, высоко задирая задние ноги. На белоснежном крупе я успел даже разглядеть кровь и следы от костей, все-таки волк ее достал и ему не хватило совсем немного, чтобы завершить начатое.

Петра учили ходить на волка. Физически сильный и хорошо развитый он был непростой мишенью для опьяненного кровью ускользнувшей добычи зверя. Вот только я волков видел исключительно на картинке, да по телевизору, поэтому буквально приказав себе отключить разум, позволил телу действовать самостоятельно. При этом отошедшее на второй план сознание словно со стороны наблюдало за разворачивавшимися действиями. Полминуты. Бой длился всего полминуты, которые очень четко доказали теорию относительности на практике, растянувшись для меня на долгие часы.

Сорвав с головы шляпу по примеру Шереметьева, я бросил ее в сторону волка. Вот только этот волк не был дезориентирован окружившей его толпой охотников, и бешено лающими собаками, поэтому сбить его с курса было не так уж просто. Но немного поменять траекторию броска мне все же удалось. Вдобавок ко всему, я уже просто не успевал уклониться от удара, и смог лишь немного повернуться, подставив зверю вместо шеи, в которую он целил левое предплечье. Морально приготовившись к боли, я был удивлен, что сначала ее даже не почувствовал, когда острые клыки вошли в мою плоть. Под весом рухнувшей на меня зверюги я начал падать, одновременно вонзая кинжал волку под левую лопатку, прямо туда, где билось сердце зверя. Еще пока мы падали, я, оставив кинжал в сердце зверя, ухватил его за верхнюю челюсть и с силой надавил на самую чувствительную точку в организме волка — кончик мокрого бархатистого носа. Волк рефлекторно раскрыл пасть, освобождая мою руку, и я сумел вывернуться так, чтобы он не упал на меня. Вой умирающего зверя ударил по ушам, заставляя выплеснуться в кровь очередную порцию адреналина. Перевернувшись, теперь я оказался сверху, и выхватив из раны кинжал, ударил еще раз, а потом еще. Когда конвульсии лежащего подо мной зверя прекратились, я, покачиваясь как пьяный, поднялся с земли, все еще продолжая держать в руке окровавленный кинжал.

И вот тут я почувствовал в полной мере все прелести отходняка от пережитого только что боя. Резко заболела отбитая прикладом после выстрела рука, и я с трудом удержал в ней кинжал, и тут же накатила боль в другой, в которую совсем недавно вошли клыки волка. А еще я почувствовал, что рана кровоточит, и что, если кровь не остановить, то я просто окочурюсь в этом проклятом лесу, потому что не смогу пережать рану уже практически ничего не чувствующей правой рукой, в которой я, похоже пару связок точно потянул.

— Ну уж нет, мне еще не время умирать, до января далековато, так что я еще побарахтаюсь, — процедил я сквозь стиснутые зубы. Почему-то мне пришла в голову запоздалая мысль о том, что я так сильно рисковал только по одной причине — я знал, что мне сегодня умереть не суждено. Точнее, я подсознательно надеялся на это. И что, чуть не загрызенная женщина здесь не при чем? Это всего лишь дополнительный стимул. Я вяло отмахнулся от совершенно неуместных сейчас мыслей и прокричал в ту сторону, куда, как мне показалось, отползла женщина. — Эй, кого я там только что спас от жуткой участи и пасти зверя? Может быть, уже соизволишь подняться и поблагодарить своего спасителя? Ну, не хочешь благодарить спасителя, помоги своему императору, а то, не слишком красиво получится, если тебя потом обвинят в его гибели.

Становилось все темнее, перед глазами плавали разноцветные круги, и я уже практически ничего не видел, когда почувствовал за спиной шумное дыхание. В шею уткнулся большой бархатистый нос, и я протянул руку, чтобы потрепать не бросившего меня Цезаря по шее. Тут же с другой стороны послышалась возня и ко мне прижалось женское тело с весьма приятными округлостями, а в испуганном голосе я узнал голос Екатерины Долгорукой.

— Господи Боже мой, государь, Петр Алексеевич, ты ранен!

— Ранен, и все станет совсем печально, если ты не соберешься и не скажешь, куда меня занесли черти, или провидение, и мы не найдем хоть какое-то укрытие, чтобы перевязать мое плечо и дождаться помощи. Ну, или хотя бы утра. Потому что кроме всего прочего я начинаю замерзать. И, пожалуйста, не говори мне, что ты полжизни прожила в Варшаве, потому совсем не знаешь местности, и заблудилась, и вообще почти не местная. Кто придумал эти идиотские камзолы? — я говорил, для того, чтобы не потерять сознание, отмечая про себя, что Екатерина обхватила меня за талию и куда-то целенаправленно тащит, а сзади за нами бредет Цезарь, залазить на которого в такой темноте — это угробить и коня и себя до кучи.

— А зачем тебе знать, Петр Алексеевич, кто придумал камзолы? — я все больше и больше наваливался на нее, и по голосу княжны было слышно, что тащить меня ей становится тяжеловато.

— Как это зачем, чтобы казнить самой лютой казнью мерзавца, — я постарался хоть немного снизать давление своего ослабевающего тела с невысокой девушки, чья макушка упиралась мне в подбородок, но только еще больше навалился на нее. — А куда мы идем? — догадался спросить я, потому что все мои силы уходили на то, чтобы переставлять ноги, не оглядываясь по сторонам, хотя стало немного светлее, из-за взошедшей луны. Изо рта при каждом слове валил пар, и я стал чувствовать, как меня начинает потряхивать.

— Здесь недалеко стоит охотничий домик, — пыхтя ответила Екатерина. — Там все специально приготовлено, чтобы принять важного гостя, если он вдруг захочет отдохнуть. Я знаю, что туда прямо перед началом охоты дворовые ездили, еды привезли и печь натопили.

— Вино и фрукты, ночь, романтика, фонаря с аптекой только не хватает, — я умудрился хмыкнуть. Екатерина не отвечала, видимо сочтя, что я брежу. — А скажи мне, Екатерина Алексеевна, с кем меня хотели в этот домик заманить? Явно же не с тобой?

— Да как…

— Ай, брось, я хоть и молод, но не вчера родился. Так кого я должен был скомпрометировать так, чтобы сделать предложение?